Гляди, еще, пожалуй, покрасивей, чем моя сноха».
Взглянула на Ийви и Мерле и попыталась сдержаться.
— Неужели ты думаешь, сейчас самая пора для свадьбы? Сейчас, когда старый Тальвинг еще не остыл? — ядовито спросила она.
— Что нам до старого Тальвинга, у нас своя жизнь,— заносчиво ответила Ийви.— Он же был Айвару лишь приемным отцом. И не особенно он любил Айвара. Никто Айвара толком и не понимал... Если откладывать, придется ждать очереди целый месяц.
— Невтерпеж, да? — с усмешкой отрезала Мерле.
— Да, невтерпеж. Не все такие... рохли.
Мерле прикусила губу.
— Дай мне Тарту сорок пять — восемьдесят два! — Ийви положила на стойку деньги.
Сальме взглянула, как невеста стояла перед барьером. Ах вот каковы дела! Теперь ведь никто не спрашивает: обвенчана ли пара или нет? Да, вот Эйки Пастак забрал девицу с двумя детьми, записал на свою фамилию и третьего сделал а теперь платит за всех троих. Поди знай, как еще у этих получится. Нынешние люди какие-то малахольные.
Тем временем Мерле связалась с Тарту, и Ийви защебетала в трубку:
— Эва, ты не забыла, что завтра я приеду к тебе? За два часа ты справишься? Или мне приехать раньше? Я хотела тебе сказать, что у меня теперь есть шиньон, красивый, длинный, можно делать очень высокую прическу... Да, я тоже считаю, что на это понадобится часа три. Потом еще закрепить вуаль... да, до земли... Нет, с венком. Айвар сказал, что ему больше нравится с венком... Ну, до свиданья, пока!
Ийви положила трубку и с видом победительницы оглядела поле сражения. Соперница отошла к печи и вынашивала мстительные замыслы; на мгновение в ее лице что-то проблеснуло.
ДАВНО ОЖИДАЕМЫЙ РАЗГОВОР О КОФЕ
Резко затрезвонил телефон. Мерле взяла трубку.
— Алло!
— Сейчас с вами будет говорить Таллин,— раздался торопливо официальный голос.
Мерле, держа трубку, помахала Сальме:
— Идите говорить!
— Упаси боже! Как же это я...— заохала Сальме.— Где уж мне, не умею я...
Но она встала со стула, быстрыми шагами подошла к телефону и взяла, трубку. Прислонила трубку к уху, но, вся в смятении, ничего не услышала. Хотела что-то сказать, но гордо заложило. Легкая черная трубка в ее руке казалась чуждой и ненужной, она вцепилась в нее, словно кто-то хотел отнять.
— Говорите же!
— Нет, я... Сама говори! — Сальме протянула трубку Мерле.
Мерле пожала плечами и взяла трубку:
— Сноха спрашивает, не случилось ли что-нибудь.
— Ничего не случилось,— махнула рукой Сальме.— Скажите, что все в порядке.
— Она спрашивает, как здоровье?
— Здоровье в порядке. Никакой беды нет. Здоровье в порядке.
Мерле повторила по телефону слова старухи.
— Что вы хотите сказать еще?
— Ничего, ничего. Здоровье в полном порядке... хорошее. Дорога скользкая, только и всего.
— Дорога скользкая, только и всего,— повторяла в трубку Мерле.— Она спрашивает, не поскользнулись ли вы.
— Нет, нет,—махнула рукой Сальме,—мне неплохо, все в порядке,— повторила она упрямо, чуть сварливо.
Мерле передала ее слова.
— Что еще?
— Да что там еще. Ничего.
Мерле повесила трубку.
— Все.
— Неужели все? — удивилась Сальме, оправляя полы пальто.
— Все, все.
— Так быстро?
— А вы хотели еще что-то сказать? Что же вы мне не говорили, когда было время?
— Так просто и прошло все... Нет, со мной ничего,— недоверчиво пробормотала Сальме.
О МАЛЕНЬКОЙ ФАРФОРОВОЙ ЧАШКЕ И О ХОЖДЕНИИ
Сальме резво семенила, спеша дом, и думала при этом, что наконец-то она позвонила снохе. И не было ничего особенного, все прошло очень даже просто. Сноха говорила в городе, что, если кто-то позвонит днем, когда их нет дома пусть она поговорит, ничего сложного в этом нет, пусть приложит трубку к уху, и все. Но хотя она показала свёкрови, как надо звонить, Сальме не решалась притрагиваться к телефону. Порой телефон звонил, но она держалась от него подальше, и, когда сноха или сын спрашивали вечером, не звонил ли кто, Сальме отвечала, что она ничего не слышала. Но однажды она попалась. Позвонила сама сноха, а Сальме сказала, что никто не звонил. Сноха рассердилась: как ты можешь жить в городе, боишься водопроводного крана, газовой плиты, телефона и даже звонка в дверь. Сальме и сама поняла, что сноха права, не надо бояться всего, как заяц. К водопроводному крану она привыкла через две недели, но к газовой плите не смогла. Она слышала, что какая-то старая женщина забыла завернуть газовый кран и погибла. Это нагнало на нее страху пуще прежнего, ведь краны поворачивались туго, и Сальме жаловалась, что у нее не хватит силы повернуть. Сноха научила ее, прочла ей лекцию, но потом оставила в покое отказавшись от мысли, что свекровь приготовит им обед. Вечером, когда готовила сама сноха, Сальме нравилось быть в кухне, но однажды она неосторожно сказала, что у нее разболелась от газа голова, и сноха велела ей уйти, хотя голова у Сальме больше не болела. Сальме ушла и села на свою кровать за шкафом: сын отгородил ей местечко в проходной комнате; она сидела, опустив руки, пока сноха не позвала ее ужинать. Сальме лишь мыла посуду, на это не требовалось много времени, под рукой была и теплая и холодная вода. Сноха ставила на стол обычно гораздо больше чашек и блюдец, чем Сальме у себя дома в Кивире. Сальме казалось это излишним, даже каким-то щегольством. Да ведь городские люди — разве им скажешь! Чашки у снохи были разные. Одни тонюсенькие, как яичные скорлупки, Сальме не решалась их мыть, боялась, что разобьет. Сноха и не давала их ей, мыла и сушила сама. Когда Сальме спросила, из чего они сделаны, сноха сказала, что из фарфора. Сноха варила кофе в странном кофейнике с хвостом и подавала его мужу в субботу и воскресенье по утрам, когда ему не нужно было идти на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22