- Да.
- А вы кто?.
- Зять.
Врач и сестра в голубых одеждах вошли в большую комнату, где старуха молча лежала в кровати.
- На что, бабуля, жалуетесь?
Старуха смотрела на вошедших фиолетовыми глазами. Пошевелила толстыми губами: "Устала".
- Проверим, бабуля, ваше давление.
Врач достала тонометр, и старуха поняла, выпростала из-под одеяла переднюю ногу, стараясь копытом не задеть врача.
- Да, потрудились вы, бабуля, - бабки сбиты. - И врач приказала: Приподнимитесь, - и к сестре. - Погляди, Вера, как холка протерлась от хомута. Крестец надсадила.
- Много приходилось тяжелого возить?
- Еще как тащила, - шипяще ответила старуха. Переднего зуба у нее не было. На фиолетовые глаза спокойно, без рыдания, накатилась слеза. - Дочка не в себе была, так повесилась в сортире. Холодную сняли. Зять остался. Спасибо ему, не покинул.
- Будем включать кардиограф, - сказала сестра. - Шерсть не густая. Привяжу как-нибудь. Показывайте, бабуля, другие ноги.
- Да, девоньки, и силос, и кирпич, все приходилось. Как бы я вас копытом не повредила.
- Не думайте про это, бабуля, на "скорой" мы и не таких видели.
Старуха опрокинулась на спину, вытянула худые, с мослами, ноги. И широкие ее губы прошамкали: "Похоже, у цыгана меня купили. А когда молодая, дак хода хорошая у меня была. А теперь чего? Лежу, гляжу в угол - смертный глаз там горит. Мне бы, ангелы, только дотащиться до дня святого Флора и Лавра".
Врач взяла ленты кардиограммы.
- Конечно, сердце переутомлено. У вас для сравнения других кардиограмм нет?
За старуху ответил зять: "Нет. Первый раз "скорую" вызывали".
- Вера, сделай ей укол папаверина с ношпой.
- Ну чего, на живодерню меня? - прошамкала старуха.
- Да нет, бабуля, еще зять вас весной на луг выведет. Увидите небо, солнце. Будете травку щипать.
Старуха радостно фыркнула, и ее толстые губы шепнули: "Ангелы, спаси вас Господь".
Когда за "скорой" закрылась дверь, старуха еще неподвижно лежала. Зять ушел в другую комнату.
Старуха сама поднялась. Ни копыт, ничего лошадиного в ней уже не было. Опустилась на колени у иконы Николая Угодника.
Стала молиться. В фиолетовом свете тихо, едва видно, горела лампада.
СУДЬБА
Коля Кирюхин по всяким там узорам, морщинкам на своем довольно молодом лице угадал себя деревом в будущей жизни. Конечно, природу уничтожают, вымарывают пестицидами и всякой дрянью, и невольно приходит на ум: выскочишь лет через триста, пятьсот зеленым, полным сил ростком, а кругом - пустыня. Особенно обидно Коле, что в этой теперешней жизни его тоже пустынно оценили. Притесняли прирожденной незеленостью, неуспешностью.
В подмосковном лесу Коля потрогал шершавый ствол сосны. Ствол светился в заходящих лучах солнца. И он как бы прошел через сердце Коли. Ведь есть же такие, что и в этой жизни им везет.
Вот его единственный друг по школе, Витька Хургин, не на равных дружил, тот сразу в стебель пошел, а Коля как-то все туда-сюда, не успевал, и даже потом, перевалив кое-как институт, не укрепился должным образом, будто был он непрочно заклепанный, и заклепки отскакивали в самую неподходящую минуту, так что и подбирать их было постыдно.
Денег у него, конечно, было в самый обрез, что мешало сблизиться с Соней Миллиграмм. И когда она все-таки начала к нему приближаться, родители ее рванули в Израиль.
Между прочим, она его звала, пару писем написала, но какой из него еврей, ведь что ни говори, а здесь, на родной почве, где и говна и песочка полно, здесь ему легче расти. И вообще о чем говорить, она довольно быстро прислонилась к местному фельдшеру. Была правда тут у него еще нормальная Зойка Порышева, да какой-то голос у нее тонкий, тело тяжелое, и ногу тянула...
А мысль Коли все больше рвалась к будущей жизни. "Жизнь после смерти", такую книжку прочитал. Но главный вопрос: надо ведь сперва умереть, без этого никак не получится. И не просто, а гордо, по-лесному. Может, даже на дуэли. Он стал и книги выбирать такие. Особо ничего не открыл. Но не во сне, а даже днем вдруг останавливался и слышал: "Господа, сходитесь... Как условлено, на десять шагов... Никаких извинений..." Шесть раз Коля прочитал "Героя нашего времени" и люто возненавидел этого баловня судьбы. И чем уж так плох Грушницкий в своей шинели? Чем виноват?
Смерть Коли - на краю, в обвал, но главное, чтоб не зимой, а все как там, летом, ранним утром.
Коля выведал, где штаб-квартира зеленых, и записал свои данные. Так. На всякий случай. Читал газеты и все больше склонялся к одному человеку из ближнего окружения важного правительственного лица. Фамилия - Грушкин. Близость с Грушницким придавала особый смысл. Да, это судьба.
Коля копил, копил деньги, пока на рынке не встретил человека с выправкой и восточным лицом. Жизнь и смерть раскачивались у того над губой, под усиками. Подошел. Без колебаний:
- Продаешь? Сколько?
И пистолет перешел в Колин карман. Не торгуясь, отсчитал помененные на рубли баксы. Теперь все как бы стало на место.
"Боюсь ли я смерти", - часто задавал себе этот вопрос Коля. И всегда, с презрением: "Поглядим через пятьсот лет". Ходил тренироваться в подмосковный лес, по Киевской, чтоб спокойнее смотреть в небо.
- Привет! - говорил он деревьям. - Мы еще встретимся.
Как-то Коля увидел Грушкина на фотографии в газете. Он долго рассматривал черты его лица, примеривался.
Около станции, по той же Киевской зашел в пивной бар... И вот судьба. За столиком сидел Грушкин, положив голову на руки. Перед ним стояли шесть кружек пива. Коля подошел.
- Разрешите.
Тот тяжело поднял голову.
- Вы Грушкин, - твердо сказал Коля.
Человек посмотрел из-под темных, пьяных бровей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66