- По могилка-ам! Рац-ц-бери-ись!
Леонид завыл:
- О-о-о! Не хочу-у-у! Не хочу-у-у!
- Та-а-щить его! - приказал дед Синица и тихонько добавил. - Вот и кончился наш воскресник. Опять, значит, туда... Поворачивайтесь, робятки. Нехорошо оставаться... нехорошо...
И закомандовал бодро:
- Ать-два лево! Ать-два... Пошли-и! Ать-два... Понесли-и-и! Не хочу-у! У-у-у-у-у!
* * *
Таисия проснулась как от удара. Поглядела на часы. Рано. Подумала: до скота бы еще полежать. А только глаза ее не закрывались. Она села на кровати, заправила по-старушечьи косички вверх под борушку - шапочку черную - и, надев коротайку, пошла на мост.
Голова ее привычно склонилась над ручною мельницей - для пивка солода чуток помолоть. Да ей что? Не впервой сон на работу променивать.
Закричал поросенок Сивка. Таисия встрепыхнулась. Побежала готовить пойло. Да только поросенок замолчал, а Таисия забыла, зачем пошла. И опять вернулась к мельничке. Затрещала мельничка, а в голове: как председатель? Обнадежил ведь, обнадежил. А чего? Конечно, хорошо. И не заметила, что в мельничке-то и зерна нет, а все крутила, крутила, без присыпу крутила.
Утром не успела к председателю зайти. Забежала после фермы домой - скот выгнать, а корова лежит. Глаза мутные. Пришлось звать ветеринара - и только днем разыскала председателя в конторе.
- Лексей Иваныч! Обещал насчет Сергея Иваныча.
- Ох, Таисия... И зачем тебе справка? Зачем? Куда ты поедешь? Невестка тебя и на порог не пустит. Она, как Леонид помер, и не показывалась. И писем не шлет. Не шлет ведь?
- Лексей Иваныч! Лексей Иваныч! - тянула свою песню Таисья.
- О-ох, привязалась. Вот управимся, тогда поговорим, когда...
- Ну я пошла, Лексей Иваныч.
- Погоди-ка, на праздник-то пригласишь, что ли?
- Милости прошу, Лексей Иваныч. Пиво-то свое я нынче не варивала, а присыплюсь к Бусыревым. У них и кадка большая. А у меня-то все развалилось, все.
- Ну-ну, ладно... Приду.
- Лексей Иваныч, гармоню захватите.
- Без гармони-то не пустишь?
- Не пущу, Лексей Иваныч. И Марью Саввишну милости прошу. У нас старухи какие соберутся. Выпьем по стакашку с чайком, так нам и хватит. Мы, старухи-то, и расшутимся...
- Эх, Таисья, может отпустить тебя, что ли? - вдруг крикнул Лексей Иваныч.
Но тут забрякал телефон. Лексей Иваныч заревел в трубку:
- А-а! Что? 25 процентов. Что? А-а-а! Что? А-а-а! 25 процентов. - И стал Лексей Иваныч костенеть и уже глаза заводить. Но успел крикнуть. - Ты иди, Таисья, не мешайся здесь... 25... 25 процентов... А-а-а-а-а!
* * *
Праздник шел своим чередом. Вся деревня была пьяна. На берегу реки еще недавно горели костры, мужики варили пиво. И текло тонкой струйкой из кадок в долбленые корыта черно-золотое сусло. На гнутых крюках покачивались под ветром прокопченные котлы с пивом. Хорошо пахло хлебом. Драк не было. И только в первый же день пожарный инспектор упился. Ходил от дома к дому, весь красный, как огонь, и предупреждал:
- Дурачье! Дурачье! Сгорите все. Я сам подожгу. Сам...
Но его быстро уложили спать.
* * *
- А гайтан какой, серебряный, неношеный?
- Не идет ли? Не идет ли?
- А я и не увижу. А и мала.
- Надо бы на угорышек встать. На угорышек.
- А я туфельки скину, да на перстики.
- А я в Раменье работала. Так там глухомань. Ох, глухомань. В люльке качаются, так уж в лапотках.
- А у меня лапотки и матка-то не нашивала. Вся в туфельках, да в сапожках.
- А в Раменье-то глухомань. Ох, глухомань.
- Иде-ет! Иде-ет наш светик, наш соколик ясный.
- Лексей Иваныч, Марья Саввишна, милости просим!
- Таисья, подноси!
Таисья, раскрасневшаяся от угара, от праздника и от вина, легко понесла на вытянутой руке маленький подносик с двумя стаканами.
- Ну, с праздником! Будемте здоровы!
И все пошли в дом. Взялись за угощение. А Таисья обносила.
- Лексей Иваныч! Ради праздничка! Лексей Иваны-ыч!
Говорят, что милый мой
Горькой водочки не пье-е-ет,
Посмотрела в воскресенье
На черемуху полез!
- О-о-о! Лексей Иваныч! Рыбничку, рыбничку!
- Мясо вкусное.
- Ешьте на здоровье, Лексей Иваныч, я корову зарезала. Корова у меня приболела.
- Лексей Иваныч, сыграйте. А ты, Таисья, спой, спой нескладухи.
- Это верно, Таисья, - сказал Лексей Иваныч. - Потешь. Нескладухи твои хороши.
И все пьяно закричали:
- Потешь, Таисья! Потешь! Потешь!
- Ну, чего там... - Таисья поставила на стол черный подносик, украшенный алыми розами. Взяла сама стакан с водкой, глотком выпила и вскрикнула:
За-адушевная товарочка,
Пойду-ка удавлю-ю-юсь.
Ну, кому какое дело,
Только шея затрущи-и-ит...
* * *
На пятый день праздника деревня закурилась от вина и пива. Низко, как перед грозой, залетали с того на этот берег да обратно, да над деревней, да над взбугренным полем пьяные чайки. И они лаяли по-собачьи, как чужие лаяли по-собачьи на людей. А на земле две вести обходили дома. Первую весточку принесла почтальонша с газетой. Корреспондент из района написал: "Пьяный разгул в деревне Озерки. Бородатые мужики ходят вдоль реки и кидают в деревянные кадки камни для крепости". И, конечно, у нас удивлялись: "Как же так? Крепость, выходит, не от хмеля - о-о! А от камней. Ну да. А-а-а! Только как же теперь сусло греть? Как же греть без горячих камней? Ведь кадка-то у нас деревянная. На огонь не поставишь. На огонь не поставишь - о-о-о!"
А другую весть принес дед Митрий Григорьевич. Он хотел зайти к председателю сельсовета Сергею Иванычу, да того дома не оказалось, и пошел ковыль-ковыль - на своей убитой ножке к своему другу, такому же старику, Федору. Он нес чайник с бражкой. Калека несчастный, не заметил, как текла из носика чайника желтой струйкой бражка.
Федор сидел на лавке подле окна в праздничной белой, в черную клетку, рубахе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66