Не идет ли за мной машина?
- Какой?! Только прошли пять за цементом в Нюксиницы, - прокричал я себе, как глухому.
Да я и был глухой от усталости, ноги едва держали меня. Я забыл о Николаеве, не до него мне сейчас.
Я поглядел с моста на реку. Там под берегом лежала моя лодка, белая и живая. И я вспомнил Ивана Руфыча и Селение. Сил не было. Я плыл и плыл думал, скоро конец пути, и вот - грязь, и опять по грязи, по грязи, да еще лодка... Куда ж я с лодкой денусь?
По колее, между грязей из деревни шла женщина в зеленом пальто, торопилась, спешила в клуб на гулянье.
Я не решился сесть - и как лошадь стоял, почти засыпая. И когда закрывал глаза, видел рябь на воде - вроде еще плыл.
Холодный ветер. Я весь продрог. Услышал, с угора, с той стороны, от леса, шум машин. Подался к середине моста. Замахал рукой. Медленно шли машины - они как бы соскальзывали по грязи.
Первая машина гуднула. Я отступил. Замахал рукой, закричал:
- Стойте! Стойте!
И вторая, за ней третья машины прошли мимо. Я остался у перил. Мост еще вздрагивал, а машины уходили.
От леса двигались две отставшие. Я встал посреди колеи.
- Врешь, остановишь, - закричал я. Злоба заволокла мою душу. Меня стошнило. Машины подвигались ужасно медленно.
Первая машина, слепя меня фарами, остановилась.
- Сволочи! - кричал я шоферу, который вылез из машины и глядел на меня. Я заметил, что он был сильно пьян.
- Сволочи! Не хотите брать. Ведь я от Селения перегонял лодку, слышите, гады? - Я задыхался.
Господи, сделай так, чтобы они взяли мою лодку. И опять вспомнил Николаева.
- Доктор Холин, - повысил голос следователь.
Из-за сиреневой занавеси, закрывавшей часть комнаты, вышел бывший политзаключенный, известный в городе доктор.
- Скажите, доктор Холин, подсудимый помогал политическим заключенным?
- Да. Ничего дурного мы от него не видели.
- Вы подтверждаете, что он способствовал освобождению заключенных? Были открыты двери камер, ворота тюрьмы?
- Подтверждаю.
- Спасибо, идите.
Когда Холин ушел, допрос продолжался.
- Я знал мнение доктора Холина. И вот для объективности вызвал его. Но теперь, когда вы понимаете, что я с вами предельно честен, ответьте, где ваш тайник? - следователь говорил серым, тихим голосом. - Почему вы молчите, Николаев? Вам придется отвечать, поручик Николаев.
- Какой тайник?
- Ведь из тюрьмы бежали не только политзаключенные? Какую взятку вам дали уголовники?
- Хорошо. Я вам отвечу так: я никогда не брал взяток и никому не продавал свою совесть.
- Тогда объясните, почему вы открыли двери тюрьмы? Как это вам удалось?
- Я уже рассказывал. В основном в тюрьме держали политических, жизнь которых была в опасности. И это я вам говорил.
- Благородно. Но вас волнует не только жизнь людей, но и судьба вещей. Будучи помощником Матвеевой, вы возглавили Отдел брошенных имуществ. Где же золото, бриллианты, дорогие украшения? Кстати, Матвеевой по некоторым обстоятельствам уже нет в городе, и она теперь не сможет вас взять под защиту. На что вы рассчитываете, Николаев?
- На разум.
- Прекрасно. Так где ваш тайник?
Помню, не выдержал, рванул рубашку, застучал себя по груди:
- Вот... здесь. Можете взять, только скорее.
Я начинал задыхаться. Я не мог говорить. Он дал мне стакан воды, вода расплескивалась по полу... Руки дрожали... Я тонул в желтом песке. Это видение, что меня засыпает песком, мучило меня на допросах. Мне казалось, что я должен куда-то бежать, а песок бушевал - закрывал мне рот, глаза, нестерпимо жег... И я поворачивался на спину. Надо мной летали огромные черные птицы - я понимал: они ждут, когда я перестану шевелиться... И когда сознание возвращалось ко мне ... я видел, что он подставлял мне лампу к самому лицу, стекло от керосиновой лампы едва не обжигало мне лицо...
Из подвала меня вызывали так:
- Помощник Матвеевой, с вещами наверх.
Не по фамилии. А именно так. С вещами - значит, расстрел. Ставили к стенке в саду, где пышно росли виноградные лозы... Я оказывался то третьим, то пятым... Стреляли над моей головой. Потом уж я перестал понимать, молил Бога, чтоб не упасть на колени. В подвале не спал. Задыхался... ужасно хотелось курить... Когда гремел замок на двери, я ждал выкрика: "Помощник Матвеевой, наверх... С вещами".
Это становилось моей жизнью. В подвале перестало для нас существовать время, а возникало лишь, когда открывалась дверь... и конвойные выводили в сад.
- Чего ты орешь, чума? Давай лодку де? - И шофер запел. - Эх, в тальянку сы-ы-ы-грал Проня...
Мы спустились к реке. И вместе потащили лодку: я, этот шофер Вася и приятель его с другой машины, худой, лицо его плохо разглядел, - оба пьяные вдребодан. Лодка качалась.
В доме над рекой заголосили. Надрывный, тягучий этот крик пронесся над рекой:
- Ой-ей-ей!
- Чего это они? - спросил Вася.
- Тот человек, - сказал я, - умер.
- Помер? - переспросил Вася и опять затянул: - Э-эх, в тальянку сыграл Проня!
Мы положили лодку на мешки с цементом в первую машину. Шоферы накрепко закрепили ее канатами. Я сунул рюкзак в кабину Васи, сел рядом с ним.
- А чего вы не вместе, не одной колонной едете? - спросил я. - Товарищи твои не хотели меня взять.
- Ты, поди, на мосту стоял? На мосту нам не положено останавливаться... Да ну их, козлы муровые! - ругался Вася. - Скалымили вместе, так не понравилось, что побольше взяли.
Машины медленно шли среди грязей, ползли на подъем, где опять виднелись дома деревни.
Но только недолго мы ехали.
- Вот что, парень, - сказал Вася, когда наши машины въехали в деревню. - Ты поставь нам бутылку, а то лодку-то как же... - И он остановил машину.
- Хорошо, - я покорно открыл дверцу и прыгнул на дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66