- Да, хорошо, - вздохнул мужик.
Лицо у него заросло густой седой бородой, а волосы без единой сединки вот что удивительно.
Он мне дал докурить. Дым приятно скреб мое выстуженное горло.
- Вот он издох, а мы всё на печном столбе стоим. Нет, из-за крутого берега нам еще долго выбираться.
Я докурил, обжигая губы, бросил.
- Ничего, как-нибудь.
Мы увидели, как прямо через пути к вокзалу шли цыгане - старые, молодые и совсем малые дети. В пестрых платьях женщины несли за спиной совсем маленьких. А чуть постарше - шли босые, перескакивая через рельсы. Играли.
- Всем своим табором на вокзал, - сказал мужик. - Такая у них природная худерьба. Их Господь последних к себе призовет. Особо. Сперва все народы и племена, а уж они в конце, со своими бубнами и гитарами.
- Это почему?
- Для веселья.
- А может, мы еще как-нибудь скрутимся, перевернемся и вывернемся, опять завел я, когда цыгане скрылись в вокзале.
- Может, и так, - не стал спорить мужик.
Он встал, пошел в сторону от вокзала.
Налетевший ветер крутил перед вокзалом газетные бумажки, окурки, плевки и всякий прочий мусор.
ДОМ СРЕДИ ЦВЕТОВ
Это было время агитаторов. Агитаторы бродили по земле, отыскивая людей, чтобы они голосовали за депутатов в Верховный Совет СССР.
В моем списке значился дом #5 по Речной улице, но я никак не мог его найти.
Наконец недалеко от реки я нашел полуразрушенный дом с цифрой 5, написанной черной краской на стене. Дом стоял особняком, рядом с рекой. А за рекой шло строительство Спортивного комплекса.
Я вошел в дом. Он был из двух этажей. Верхний почти совсем разрушился, а в нижнем жила моя избирательница, старая еврейка Каценленбоген Лия Соломоновна.
Я достал бумагу, показал ей портрет депутата и слова о его жизни. Депутата звали Боськин Иван Дмитриевич. Я прочитал избирательнице биографию Боськина. Родился он в деревне, кончил четыре класса школы и ушел в город. Здесь он выучился на слесаря - наладчика станков. Потом работал на расточном станке и выполнил план в счет 1988 года.
Старуха была легкая, как моль. Седая голова, лицо белое, худое, лица не хватало для ее больших водянистых глаз.
Я вспомнил, что мальчиком лет пяти-шести пускал кораблики в лужах. Лужи никогда не высыхали. Вспомнил и свою улицу Новая Дорога. Она упиралась в мост из красного кирпича через Яузу.
Дальше улица вела к Немецкому кладбищу. Вдоль дороги - желтая канава. Из Лефортовской больницы и авиамоторного завода туда спускали отходы.
Становилось темно. Лия Соломоновна зажгла керосиновую лампу.
В комнате был стол, около окна стояло кресло. Над столом висел выцветший красный абажур. Все покрыто пылью. И халат на Лии Соломоновне был потрепанный, пыльный.
- Может, пробки посмотреть? - предложил я.
- Не надо. У нас отключили электричество и воду. Воду мы носим из реки. Наш дом никому не принадлежит, - говорила Лия Соломоновна тонким девичьим голосом.
Лия Соломоновна угостила меня чаем с пряником. Рассказала, что она потомственная москвичка. Еще ее дед, купец первой гильдии, получил право поселиться в Москве. И дед и отец похоронены на Немецком кладбище.
У нее дочь Роза, живет в Саратове, двое детей. И Роза и внуки зовут к себе.
- Но я не хочу потерять московскую прописку, - и попросила. - Товарищ агитатор, может наш дом куда-нибудь прикрепят?
Я пообещал - перед выборами власти были приветливы.
- А пойдете голосовать за Боськина? - спросил я.
- Конечно, товарищ агитатор. Только вы еще зайдите наверх. Там живут Сережа Барыкин с женой. Они ведь тоже избиратели.
- Да, они у меня в списке.
Я поднялся наверх по разбитым ступеням. Постучался в дверь.
- Входите, - послышалось изнутри.
Я потянул дверь на себя, но пройти не смог. Это была кладовка, прямо перед дверью были нары, а под ними - низенький детский стол и два стула.
Из темноты нар, откинув одеяло, выдвинулся молодой парень в тельняшке. Он зажег электрический фонарик.
- Сергей Николаевич Барыкин?
- Так точно.
- А вашу жену зовут Зинаида Николаевна Барыкина?
- Да, - ответил женский голос из темноты, - мы расписаны.
- Я ваш агитатор.
- Показать паспорт? - спросила женщина.
- Не надо. Приходите голосовать.
- Обязательно.
Я не стал им рассказывать биографию Боськина.
На следующий день я пошел в райисполком. Из-за стола с зеленым сукном, улыбаясь, вышел молодой человек. Синий пиджак, красный галстук. В председателе райисполкома легко узнавался бывший комсомольский вожак.
Я напустил в голос металла:
- Вы знаете, в каких условиях живут избиратели дома #5 по Речной улице?
- Что поделать? Дом снят с баланса. Недавно мы перестали брать с них плату за свет и воду.
- Буду писать в Моссовет, - пригрозил я.
- Не беспокойтесь, товарищ агитатор, мы обязательно найдем решение, - и он крепко пожал мне руку.
Через несколько дней я пришел снова к своим избирателям в доме #5. Лия Соломоновна встретила меня как близкого знакомого.
В руках она держала книгу.
- Товарищ агитатор, нас засаживают.
- Что это значит?
- Вокруг нашего дома сажают деревья и колючие кусты, чтоб из Спортивного комплекса не было видно.
- А свет и воду не подключили?
- Зачем? Наш дом исчезнет в зелени. Ведь на Спортивные Игры приедут иностранцы.
Она села в кресло, держа в руках книгу.
- Как вы читаете в такой темноте?
- Привыкла, да и керосин сейчас трудно купить. Там, за рекой, включают яркие светильники, и через окно тоже кое-что мне перепадает. Можно приспособиться.
- Я напишу в Моссовет.
Она закивала седой головой на тонкой шее:
- Вы не беспокойтесь, товарищ агитатор, голосовать мы придем.
Прошли выборы. Я решил узнать о судьбе дома #5 по Речной улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66