И они сметут нас вниз в два счета, если Шимп не добудет огня. Он же присел на корточки, глядя на птиц.
– Черт побери! Ты прав. Судя по гарудам, мы уже где-то между Сердцевиной и Спиралью! Запустить их сюда было, наверное, трудновато, но этим дьяволам в радость бить своими проклятыми крыльями!
– Так что же, нам с ними не справиться?
– Не забывай, jongen: чем ближе к нам они, тем ближе к ним я! – рассмеялся Шимп. – Я-то ведь тоже на Спирали дома, мне она тоже придает силы! – Тут улыбка его потухла, и он, стуча по блестящей рукоятке посоха, отчеканил: – Но всё равно мне нужна энергия!
– Да тут энергии кругом сколько хочешь, – сказал я, – если только ты сумеешь совладать с ней.
Я показал рукой наверх. Его лицо выразило крайнее удивление, и он задумался.
Но как следует подумать ему не удалось. Kuro-i, все ещё толпившиеся на линии, с которой метали свои копья, вдруг разом выставили изогнутые луки, натянули тетиву, и в нас полетели бамбуковые стрелы. Шимп взревел, вскочил и, как только лавина уродцев обрушилась на нас, высоко воздел посох. В последний момент я сообразил, что он задумал, и закричал:
– Только не на землю! Иначе обоих нас зажаришь!
Но мои слова потонули в оглушительном треске и шипении. Огромная искра спрыгнула с проводов на золотой набалдашник посоха. А сам посох перевернулся в толстых пальцах Шимпа, так что другой его конец, описав полукруг, оказался как раз в гуще атакующих уродцев. Молния от этого разряда, потрясшего поезд, была шириной с небольшую реку. Она разлетелась на миллионы тончайших волокон-канальцев, по которым бежал ток, и эти канальцы уходили как раз к самому скопищу kuro-i. Ток заструился через их тела – страшная неудержимая паутина иссиня-белого огня. Через задний пантограф Пантограф – токоприемник.

ток уходил в землю. Каким чудом не взорвались все самоотключающиеся аварийные системы поезда, я не знаю. Я видел, как замигали огни в вагонах, а из пантографа вырываются струи дыма. Для нашей оголтелой мелюзги мощный удар тока стал роковым – бедняги дергались, корчились, визжали и верещали в этом адском огне, плясали, как марионетки, управляемые не нитками, а пронзающими их искрами. Стало ещё страшнее, когда вслед за этим мы на мгновение почти ослепли, причём ноздри ел едкий дым и запах жареного, и нельзя было понять, что ещё обрушится на нас, когда мы прозреем.
Однако ничего больше не произошло. Этот единственный громовой разряд положил конец атаке наших врагов. Когда глаза перестали слезиться и беспрерывно моргать от боли, я увидел, что крыша следующего за нами вагона опалена и дымится, но ползучей нечисти на ней нет. Несколько уродцев в бессильной ярости таращилось на нас из дальнего конца поезда. В огне и под нашими ударами они потеряли половину своего состава, остальные в страхе отступили к последним вагонам.
Однако…
Шимп ничуть не пострадал. Даже не обжегся. Он стоял, широко расставив ноги, отдувался как паровоз и прицеливался посохом, чтобы снова, если понадобится, грохнуть по проводам. Я почтительно посмотрел на него.
– Собрались ещё подзарядиться? – задыхаясь, выговорил я. – Здорово тряханули! Ничего не скажешь!
Но Шимп был мрачен.
– Не ожидал такой подлости и коварства, редко такое видел, клянусь тебе! На Спирали-то я бы и своими силами с ними управился, а вот эти искристые чудеса, которыми вы ваши машины заводите, мне не нравятся. Больше их не трону, слишком опасно! Мне ещё повезло – вот и все! Да и тебе тоже. Но радоваться рано. Ручаюсь, они ещё что-нибудь придумают. – Он посмотрел вверх, на птиц. Одну он бы, наверное, без труда одолел. Но их было по меньшей мере четыре…
Но тут я заволновался по другому поводу. Почему машинисты не остановили поезд? Они, правда, далеко впереди и могли не слышать, какой тут был бедлам. Но должны же они были заметить, что с последними вагонами что-то творится, а увидев, как взметнулись стрелки на приборах во время этого жуткого разряда, должны были заподозрить неладное с электрооборудованием. А что бы началось, если бы они остановили поезд? Но тут я сообразил, почему они этого не сделали, и, взглянув на часы, окончательно успокоился.
– Слушай, Шимп, у этой дряни времени уже не осталось! До аэропорта считанные минуты езды!
Но не успел я договорить, как раздался треск, и я поехал куда-то вниз. Пластиковое покрытие уходило из-под ног и обвисало на контейнере.
– Они режут веревки! – заорал я.
На лице Шимпа был такой же ужас, как, вероятно, на моём, мы оба представили себе, как нас накрывает внезапно отвязанное тяжёлое покрытие и, крутя, волочит за собой… к гибели.
– Слушай! – прорычал Шимп. – Слезай и руби их в крошки, иначе мы пропали!
В нём самом не осталось почти ничего человеческого, когда он замер, скорчившись над своим посохом. Он злобно искал глазами kuro-i. Как только я спустил ноги, птицы тут же взметнулись и приготовились ринуться вниз. Мы с Шимпом окаменели. Здесь, на верхушке контейнера, от птиц он, может быть, и сумел бы отбиться, но кто прикроет его со спины от kuro-i? Да и мне придётся сражаться с этой нечистью в одиночку, на узком краешке платформы.
Мы оказались в западне, нас явно перехитрили. Но размышлять было некогда. С пронзительными криками на нас обрушились птицы. Шимп попытался опять дотянуться посохом до проводов, но когтистая лапа опрокинула его на крышку контейнера. Я вскочил и, спотыкаясь, так как поезд начал тормозить, ухитрился ударить мечом в занесенную над поверженным Шимпом голову птицы, туда, где начинался смертоносный клюв. Кровь фонтаном брызнула на перья, и хищница с пронзительными криками улетела. Я облегченно вздохнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137