- Так бы и выдрал паршивца, - сказал Хелот, обтираясь.
- Я сирота, - поведал хромоножка, - калека, - он скривился жалобно, -
и жертва произвола...
- Зря тебя не повесили тогда в Ноттингаме, - сказал Хелот. - То-то бы
я повеселился! И покоя было бы больше. А теперь слушай. Я прощаю тебе все
твои безобразия, прошлые и грядущие, если ты принесешь мне коньяка или
что-нибудь в этом роде.
Синие глаза заморгали.
- И побольше, - угрожающим тоном добавил Хелот. Рыжий даже вспотел. -
Где я тебе в лесу найду коньяк?
- Ищите и обрящете, - процитировал Хелот в подражание святому
Сульпицию, после чего величественно удалился в логово. Мальчик шмыгнул за
дверь и с топотом умчался.
В логове ничего не изменилось. Алькасар метался по кровати и заунывно
бредил. Хелота разбирала тоска. Почему-то представилось, как он, раненый
или больной, умирает в чужом краю и ни одна живая душа не понимает, о чем
это он шепчет в свой последний час на не известном никому языке.
Затем Хелота посетила хорошая мысль: дабы сарацин не свалился с
кровати, его нужно привязать. Он снял со стены моток веревки (два месяца
назад украденной с казенной виселицы) и совершил этот бесчеловечный
поступок. После чего уселся рядом и стал переживать. Не очень-то было ему
приятно возиться с умирающим, который не был даже пленным вражеским
воином. "Впрочем, - подумал Хелот - человек от природы не злой и
справедливый, - вряд ли я сам был симпатичнее, когда валялся у святого
Сульпиция. Небось и потом разило, и слюни текли..." Словом, Хелот боролся
с собой.
Шустрый сынишка вдовы вернулся на удивление быстро. С ним явились
Локсли и отец Тук, причем оба последних горланили нетрезвыми голосами. По
осеннему лесу, раскалывая хрустальную тишину, разносилось:
- Это, значит, пока мы в поте своего лица кормим доблестного
Гарсерана и слушаем весь тот бред, который он несет с перепугу.
- Он, видите ли, засел в своей берлоге! Интеллигент!
- Ему, значит, выпить захотелось! - На коньячок его, значит,
потянуло! На графский!
- А сам даже бобов поганых для боевых товарищей жалеет! - петушиным
голосом вставил сын вдовы.
- Молчи, отрок! - громыхнул отец Тук. ("Быстро же набрался", подумал
Хелот с досадой.) - Хелот, сын мой, неужели ты будешь спиваться под
землей? Один? Подумай о спасении души и обратись в истинную веру!
Хелот выбрался наружу. Эти двое стояли по обе стороны от пузатого
бочонка с гербами и свой дуэт исполняли слаженно, как два полухория в
античной трагедии.
- Горе, горе грешным нам! - выразительно декламировал отец Тук,
закатывая глаза и сотрясаясь брюхом. - Среди нас завелся эгоист, жалкий
пьяница, горе-аристократ, скрывавший свои пороки до той поры, пока не
прокатился слушок о графском коньячке...
- Да заткнись ты, - сердито проговорил Хелот. - Коньяк мне нужен
сугубо для важного дела.
Все трое дружно взревели.
Хелот решил не обращать на них внимания и потащил коньяк в Нору.
Скорбно качая головой, Тук взгромоздился на массивный пень возле малинника
и раскрытым ртом стал ловить на ветках последние ягоды, раскисшие от
дождей. К великому неудовольствию Хелота, Локсли пошел в Нору за ним
следом.
- Что у тебя случилось, Хелот? - спросил лесной разбойник. - Ничего.
Однако Локсли неотвратимо трезвел прямо на глазах, и отделаться от
него не было никакой возможности. Но признаваться, для чего потребовался
коньяк, Хелоту очень не хотелось. Кто знает, может быть, своим поступком
он оскорбил патриотические чувства англичанина.
- Гарсерана, говоришь, встретили? - спросил Хелот. - И где он теперь?
- Хорошо покушал его светлость и теперь оплачивает обед.
- Скажи, Робин, с ним были какие-нибудь рабы или пленники?
- Ни одного, - ответил Робин. - А почему ты спросил об этом? - Из
любопытства.
- Ткани вез, благовония, драгоценные камни. Золотые монеты. Словом,
как обычно.
- Слушай, Робин, а зачем лесным стрелкам благовония?
Робин засмеялся:
- Что-то ты темнишь сегодня, Хелот! Я всегда знал, что ты себе на
уме. Говори лучше прямо, что там у тебя стряслось.
Хелот вздохнул:
- Пойдем, покажу.
Он осторожно поднял бычью шкуру, закрывающую вход в логово, намотал
на палку и в свернутом виде положил на два крюка, специально прибитых над
притолокой. Вдвоем они подошли к сарацину. Хелот встал рядом с больным,
волком посмотрел на Робина и сказал скороговоркой:
- Конечно, я поступаю отвратительно, поскольку это вонючий сарацин и
беглый раб, но он у меня в доме, и сначала ты убьешь меня, а потом уже.-
Тут он окончательно почувствовал себя дураком и замолчал. Локсли
осторожно потрогал лоб сарацина, посмотрел десны, потом послушал сердце.
- Он не ранен? - спросил Робин. - Вроде, у него не оспа.
- Нет, это какая-то горячка. Он говорил мне, что умирает, и,
по-моему, не так уж далек от истины.
Совместными усилиями лесные стрелки натерли умирающего коньяком, и
бедняга заблагоухал. Остатки коньяка оставили для внутреннего
употребления. Прошло около получаса. Хелот и Робин сидели рядышком,
потягивая коньяк, и вдыхали коньячные пары, которыми исходил больной. Отец
Тук наверху по-прежнему сосредоточенно ел малину, а юный Робин сбежал
поглазеть на сокровища ощипанного Гарсерана.
Хелот спросил заплетающимся языком:
- Скажи, Робин, почему сэр Гарсеран ездит по этой дороге?
- Во-первых, - ответствовал Локсли, - другой дороги нет.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24