И нервно предложил взять их в
долю к своему преступлению. Леха, или подследственный, с недоумением
взглянул на него и покачал головой. Ни о чем плохом не думая, он по
просьбе следователя, полез, взгромоздившись на табуретку, прикрыть слишком
широко открытую форточку. И потом лежал на цементном полу, еще не поняв,
что же произошло. Пожалуй, в эти секунды он окончательно потерял веру не
только в светлое будущее, но и в самое красивое настоящее. Леха валялся на
цементном полу, выплевывая изо рта сгустки крови, а следователь тыкал себе
в рот очередную сигарету дрожащей рукой и предупреждающе гудел: "А ты
думал как! Тебе только бить? Ты думал, с тобою панькаться будут?"
Автор должен рассказать правду об этом Новичке и его избиении. Духов
знал Бориса Козлова (Козла) и до армии. Всегда при деньгах. Папаша,
кажется, вечно ездил на "Волге", он возглавлял какую-то автоконтору. Мать
у Козла работник торговли. Майор, допрашивавший Алексея, вдруг сказал:
Козлы приперли одежку на личную лейблу командира полка, а разные дефициты
и теперь никак не разделят.
Зачем сказал? Чтобы Духов понял: конец?
Козел-младший убежал из казармы в одном исподнем, сел на электричку
и, как не замерз, необъяснимо. Стояла сорокаградусная холодина. Козла
действительно ударили, но не Духов, а Степа Довгань. Ударил за дело.
Вечерочком на кухне они соорудили чифирчик. А что? Их вот-вот должны были
прицепить к эшелону, которому одна дорога - южная...
Козел выложил все замполиту. Было их пятеро, и всем им хотели пришить
дело - мол, губят здоровье и не хотят южной дороги. Это они-то?! До
чертиков надоела муштра, они рвались _т_у_д_а_...
Зачем было трогать эту паскуду? Козла - не Степу, не других,
забраковали. Духов загремел в тюрягу из-за "обувки" к лейблу и всякого
дефицита. Духов просился: отправьте с ребятами, буду вечно обязан!
Показательно - отправили к жуликам и ворам.
Степу и еще двоих убило на войне. Духов их не продал. Знал бы -
заложил. Может, остались бы живы? Козел ходит по городу оглядываясь, а
Степа, Веня Копысов и Артык Джалалов лежат в жаркой земле дружеской нам
страны. Лишь Духов с отбитыми почками и Коля Смолярчук обойдены смертью.
Ладно!
Самое-то страшное, что Духов и Волов - последний старшина Хатанзеева
- служили поначалу в одной части.

3
В аэропорту у них проверяли документы. Вахитов - начальник тюрьмы -
приехал сюда лично. Он знал первого пилота Кожевникова и по секрету
поведал ему: ушел среди белого дня здешний Духов. Три дня уж как ушел и ни
слуху ни духу.
- Может, в болотах, - каюк? - У Кожевникова рябое лицо застыло:
хотелось угодить знакомому.
- Не-е. - Вахитов без пяти минут пенсионер. Узнав о побеге Духова,
говорят, сел в кресло и помельчал.
Почему-то пристальнее всего приглядывались к Волову. Вахитов и так и
этак вертел его паспорт. Наконец, спросил:
- Где же ты родился-то? Чё тебя в наши края-то понесло?
Шут знает, где Волов родился, записан в Киеве. Мать рассказывала
по-разному. То, мол, поехала поступать в техникум в Житомир и там
встретила майора. Преподавал якобы военное дело. Рост у него был метр
девяносто шесть, это мать точно помнит. Она говорила, что обожает мужчин
крупных, устоять перед ними не может. Так и появился-де Сашка. По второй
байке: вроде он инженер, у которого умерла жена. Все там было в счастье и
в ладе. Инженер любил ее лучше, чем первую жену, не стеснялся об этом
говорить.
В пять лет Сашка познакомился с новым материным сожителем. Это был не
майор и не инженер. Невысокий ростом мужик, заросший какой-то мусорной
щетиной. Дня через два принес Сашке велосипед. Не новый, но починить
удалось.
Чуть ли не в первый день сожитель изрек:
- У нас, по нашей конституции, жизнь вольная. Все равны. А кто не
пошел в гору, - тот не виноват. Виновата мафия.
Сожитель, слава богу, оказался знаком с мировой педагогикой, особенно
выделяя японцев - воспитывают детей, не трогая, как мы, славяне. Что
хочут, то и делают. Зато вырастают людьми. Иначе бы, как и мы, прогорели
бы в трубу. Сожитель в сердцах однажды хлестнул кнутом и мать за то, что
она ударила Сашку по голове.
- Дура! Хочешь елопом сделать? Как мы с тобой? Ударишь еще раз -
зарежу ночью!
Сожитель к тому времени определился как специалист: ездил на Орлике,
крепкой лохматой лошаденке; несложное досталось ему в жизни дело - по
утрам опоражнивать ящик с мусоркой. Мусору оказывалось не так и много.
Дом, где жил Сашка с матерью, сожителем, а потом и с братиком Сережкой,
был всего двухэтажный. Людские нечистоты сожитель вывозил через овраг, к
яблоневому саду, и сбрасывал в специально вырытую экскаватором яму. Сашка
иногда обгонял его уже не на том велосипеде, который подарил материн
сожитель (тот он однажды пропил), а на другом, на взрослом. Дали ему в
обществе "Локомотив", как перспективному. Тренер Мусин уверял - сделает из
Сашки чемпиона мира.
У Сашки оказалось здоровье, чему страшно завидовал сожитель, с тоской
обозревая свое безропотное, совместное с матерью создание, которое
окрестили Сереженькой и которое уже в трехлетнем возрасте научилось мыть
бутылки и банки, приносимые сожителем из дерьмовой ямы. Сожитель одно
время забыл было японский метод воспитания, когда вольному воля, и захотел
приучить Сашку к тому же. Взялся бы за бутылки из-под масла. Но Сашка
догадался изъять у мужика из-под подушки кривой охотничий нож и, видно,
научившись у него в случае с матерью, заорал дико:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40