Или ты уже достаточно услышала, чтобы испытывать отвращение ко мне?
Антония покачала головой, чувствуя, как окружающий мир куда-то уплывает.
– Это называется мужеложство, Антония, – словно издалека донесся до нее голос Гейбриела. – Именно для этого моряки любят брать на корабль молодых матросов. Они их насилуют и издеваются над ними.
– Боже мой, – пролепетала Антония, чувствуя, что у нее начали дрожать руки. – Как… они могут это делать?
– Как? – переспросил Гейбриел, неправильно истолковав ее вопрос. – Они бьют и издеваются до тех пор, пока у тебя не остается сил и ты не превращаешься в… бессловесное существо, в бессильное, запуганное, которое они могут использовать для собственного удовольствия. И через некоторое время ты просто молча позволяешь им делать это. Ты учишься доставлять им удовольствие и становишься чертовски искусным в этом, потому что у тебя нет выбора. Только так можно выжить.
– О Господи! – Антония ощутила внезапный приступ тошноты. Прижав руку ко рту, она вскочила и бросилась к краю павильона. Насиловать детей! Несомненно, боль, которую ему приходилось испытывать, была непереносимой. Прислонившись к колонне, она согнулась почти пополам, и ее стошнило. Когда рвота прекратилась и Антония выпрямилась, Гейбриел взял ее под локоть.
– О Боже, я так виноват, Антония! Я не должен был… – заговорил он, и в его голосе слышалось страдание.
– Все… в порядке. – Она отвернулась. – Думаю, это мне следует извиняться. Пожалуйста, прости меня. Я… даже не представляла себе…
– Я обязан понимать, что можно тебе слушать, а что нельзя, – заметил он дрожащим от волнения голосом. – Ты благородных кровей, а я – нет. Я видел и делал много такого, о чем… не имею права тебе рассказывать.
– Гейбриел, – она положила руку ему на локоть, – не нужно обращаться со мной как с ребенком.
– Но, Антония, в этом отношении ты настоящий ребенок. – Он стиснул зубы. – Ты смотришь на мир по-детски – так и должно быть. Ты леди, зло и грязь не должны касаться тебя. А я… стал рассказывать тебе… Черт, я даже не знаю почему. Наверное, хотел вызвать у тебя презрение и отвращение ко мне.
Антония постаралась держать себя в руках, понимая, что дело совсем не в ней.
– Гейбриел, я не ребенок, – снова сказала она. – Прошу тебя, не нужно меня опекать и решать за меня, что следует, а чего не следует мне знать.
– Но это то, что должен делать мужчина, – возразил он и отвернулся. – Это мой долг.
– Тогда это чертовски неправильный долг, – бросила она и обошла вокруг колонны, так что он был вынужден снова видеть ее лицо. – Быть может, если бы отец не ограждал меня от грязи, то, столкнувшись с ней, я бы знала, как себя вести.
– Ты говоришь глупости, – буркнул Гейбриел.
– Если бы я знала, что такое порок, то, возможно, разглядела бы в своем первом муже обманщика и гуляку, каким он был на самом деле, – продолжила Антония. – Возможно, я не была бы такой наивной и не думал а бы, что у женатых мужчин не может быть любовниц. Наверное, я бы знала, что отцы иногда ради собственной выгоды выдают дочерей замуж и что ни в чем не повинные девочки могут умереть совсем маленькими…
– Не нужно, Антония. Не изводи себя. Это совершенно разные вещи.
– Ничего подобного! – не сдавалась Антония. – Это неотъемлемая часть того, почему женщины пребывают в блаженном неведении и оказываются беззащитными. Я не была готова к жизненным невзгодам, Гейбриел, и из-за этого пострадала. Вот почему я сломалась.
– Но теперь ты знаешь, что мужчина, с которым ты так охотно делила постель, был проституткой. Скажи честно, теперь тебе лучше? Лучше? – грубо спросил он.
– Нет! – огрызнулась Антония, задрожав от гнева. – Но на этот раз я по крайней мере знаю, с чем имею дело. Это будет честная и равная борьба.
Гейбриел посмотрел на нее с непередаваемой грустью, снова про себя выругался, а потом повернулся и вышел из павильона.
– Подожди, Гейбриел. – Взяв корзину, Антония поспешила за ним, но он не стал ждать и продолжал идти, явно демонстрируя свое безразличное отношение к ней – она ему была не нужна.
Решив, что не станет унижаться и бежать за ним, Антония села на мраморную ступеньку и поставила рядом корзину. Ее руки… нет, все ее тело – внутри и снаружи – дрожало. Никогда за всю свою жизнь она не испытывала такого яростного, еле сдерживаемого гнева. Но вместе с обрушившейся на нее бурей эмоций к ней пришло осознание того, что она ожила – ожила для боли и гнева, для возмущения несправедливостью. У Антонии возникло ощущение, что до этого она жила в эмоциональной пустыне, где нет иных чувств, кроме горя и безнадежности, а теперь боль снова вернулась в ее тело, которое все эти годы было словно окоченевшим от холода.
Гейбриел. Бедный Гейбриел. С комом в горле и со слезами на глазах Антония наблюдала, как он поднимается по холму и входит в лес. Но он так и не оглянулся.
Глава 15
Гейбриел шел в темноте по палубе, одной рукой нащупывая дорогу, а в другой неся оловянный поднос. Уже не в первый раз у него свело желудок, и он старался подавить тошноту. Капитанская каюта была немного впереди, и он найдя дверь, вошел.
Капитан Ларчмонт сидел за столом с картой, широко расставив ноги и поглаживал усы. Услышав, что дверь открылась, он поднял голову.
– Это мой чай, щенок? – прогремел он.
– Д-да, сэр, – прошептал Гейбриел. – С п-печеньем.
– Тогда поставь его, – приказал капитан. – Да не туда, черт возьми. Вот сюда.
Гейбриел с трепетом подошел к столу, быстро поставил поднос и попятился.
– А ты хороший, – усмехнувшись, пробурчал капитан, взглянув на Гейбриела. – Иди сюда.
Гейбриел приблизился на дюйм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105