– Антония, – задыхаясь, произнес Гейбриел, накрыв рукой ее грудь. – Антония, я не могу устоять…
Она не могла думать ни о чем другом, кроме мощного движения внутри ее, кроме безумной потребности облегчить свои мучения, и направляла его глубже в себя. Руки и губы Гейбриела тоже пылали от нетерпения, его желание разгоралось все сильнее. Чувствуя, как он снова и снова входит в нее, Антония испустила крик, а у Гейбриела спина напряглась и выгнулась как лук. Ритм движения, захвативший их обоих, вел Антонию к тому манящему, обещающему наслаждение обрыву, пока она не достигла края и ее тело не задрожало от эмоций. Гейбриел почти полностью покинул ее, а затем одним мощным последним толчком вошел в самую глубину. Его голова откинулась назад, лоб покрылся потом, сухожилия на шее натянулись, и он тихо вскрикнул от удовольствия, когда его тепло выплеснулось внутрь ее.
Гейбриел положил голову на плечо Антонии, и они долго просто сжимали друг друга в объятиях, но потом Гейбриел, очевидно, почувствовал угрызения совести.
– Боже правый, Антония, – прошептал он, – не могу поверить, что я сделал это с тобой – прямо здесь, на столе. Боже мой!
Но Антония нежно поцеловала его в ухо – ее это не волновало. Она даже не представляла себе, какому риску они только что себя подвергли. Ее стремление к Гейбриелу, ее желание, которое казалось бесконечным и раскаленным до белого каления, уничтожили все здравые мысли.
– Гейбриел, – тихо заговорила Антония, – я люблю тебя. Я знаю… ты не хочешь, чтобы я это говорила и так думала. Но что есть, то есть.
– Антония, быть может, тебе просто нравится то, что я заставляю тебя чувствовать? – Гейбриел поднял голову, их взгляды встретились, и он с грустью в глазах накрыл ладонью щеку Антонии.
– Прекрати, Гейбриел. – Она положила свою руку поверх его руки. – Я не похожа… на тех, с кем ты занимался сексом. Это не связано с физическим удовольствием.
– Нет? – Гейбриел поднял бровь.
– Ну хорошо, связано, – покраснев, призналась Антония. – Но здесь есть и нечто большее.
Слегка улыбнувшись, Гейбриел отодвинулся от нее, поднял со стола, поправил ночную рубашку и быстро привел себя в порядок.
– Антония, ты мне небезразлична, – не глядя на нее, сказал он после недолгого молчания. – Совсем не безразлична. Ты должна это знать.
– Правда? – Ее голос был на удивление спокойным.
Повернувшись к ней спиной, Гейбриел подошел к окну – к тому самому, возле которого стояла Антония в то ужасное утро, когда не захотела признаться, что занималась с ним сексом.
– Да, ты мне небезразлична, – повторил Гейбриел, глядя в окно на дождь. – Люблю ли я тебя? Да, Антония. Люблю безумно. Думаю, ты это уже знаешь и чувствуешь.
Он ее любит? Да, несомненно. Гейбриел не из тех людей, которые говорят то, чего нет на самом деле. В сердце Антонии затеплилась надежда.
– Я не могу этого знать, Гейбриел, если ты мне этого не скажешь. – Подойдя к нему, Антония положила обе руки ему на локоть. – Я не могу догадаться. Я боюсь даже надеяться.
– Антония, не нужно спешить, – предостерег он ее, устремив взор куда-то вдаль, и покачал головой. – Ты столько пережила, и у тебя было совсем мало возможностей выбирать то, что тебе хочется.
– Я хочу тебя, Гейбриел, – тихо отозвалась она. – Я выбрала тебя.
Антония почувствовала, что он колеблется и его решимость слабеет. Она ждала молча, потому что не могла не понимать его тревог. Заботиться о ней, зная все о ее прошлой жизни, – большая ответственность. Гейбриел не сомневался, и, вероятно, был прав, что ее отец не пожелал бы знаться с его предками. Но Антонию больше не заботило то, что думает ее отец, и она должна каким-то образом убедить в этом Гейбриела.
В этот момент кто-то вошел в соседнюю спальню.
– Наверное, это Нелли, – шепнула Антония. – Она вернулась.
– Чтобы проверить, все ли с тобой в порядке. – Гейбриел ласково поцеловал Антонию в нос. – Иди быстро ложись спать и помни, что я люблю тебя. Люблю до безумия.
С этими словами Гейбриел ушел. Антония так и осталась стоять у небольшого письменного стола красного дерева, а когда Нелли ее окликнула, повернулась и пошла в спальню, чтобы приготовиться ко сну.
Проснувшись на следующее утро, Гарет отправился с мистером Уотсоном оценить ущерб, нанесенный пожаром. Управляющий отозвал плотников и каменщиков, которые работали в Ноулвуд-Мэноре, и отправил их ремонтировать каретный сарай. Три отсека со всем их содержимым и комнаты наверху находились в безнадежном состоянии, и было решено начать разборку сарая. К девяти часам испорченные двери были сняты и, как обещал Уотсон, брошены в кучу мусора для сожжения.
Но вовремя появившийся мистер Кембл напомнил, что двери являются вещественным доказательством и их нельзя сжигать, пока не будет найден злоумышленник, а затем отправил Талфорда в не пострадавшей от огня двуколке в Уэст-Уиддинг за мировым судьей. Убедившись, что все в надежных руках, Гарет вернулся в дом, не в силах выбросить из головы мысли об Антонии.
Этой ночью у Гарета от слов Антонии подпрыгнуло сердце, ему не хотелось, и он ей сказал об этом, чтобы она отказалась от своего права выбирать, ведь до сих пор жизнь не давала ей такой возможности. Он действительно так считал, но все же начал убеждаться в том, что у Антонии есть собственная точка зрения.
Им предстоит долгий серьезный разговор – Гарет понимал это, но хотел, чтобы прежде раскрылась правда смерти Уорнема. Если Антония придет к нему, то он должен быть уверен в том, что она это сделала потому, что не может без него жить. Гарет знал, что ему не будет покоя, если у него останется хоть малейшее подозрение, что выбор Антонии обусловлен обстоятельствами и у нее просто не было иного выхода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105