Он мог действительно это сделать? И как?
– Нет, идея, конечно, нелепая, но… – Не закончив фразу, Кембл повернулся к Антонии: – Мадам, существует ли возможность, хотя бы малейшая, что кто-то мог убить Уорнема ради ваших интересов?
– О Господи, нет! – Антония от изумления широко раскрыла голубые глаза.
– Эта ваша горничная – настоящая бой-баба, – тихо заметил Гарет, бросив на Антонию пристальный взгляд. – Она, например, чуть не убила меня.
– О, Гейбриел, это полнейшая ерунда. – Антония с укоризной посмотрела на него. – Нелли мухи не обидит.
– О, думаю, Нелли не простит никого, если посчитает его способным причинить вам зло, – заявил Кембл. – Но я не понимаю, как она могла узнать о его планах расторгнуть брак. А если узнала, то наверняка решила, что это к лучшему.
– Пожалуй, вы правы, – неохотно согласился Гарет.
– Итак, – Кембл допил херес и отставил в сторону бокал, – сегодня мы определенно ничего больше сделать не сможем. Завтра будет дождь – думаю, сильный, если судить по моим носовым пазухам. А послезавтра, ваша светлость, если просохнут дороги, может быть, стоит съездить в Лондон? Мне бы очень хотелось послушать, что скажет в свое оправдание этот барристер.
– Пожалуй, стоит, – устало заметил Гарет. – Но позвольте мне немного подумать.
Они все встали, и Антония, приложив руку к виску, немного официально обратилась к Гарету:
– Не будете ли вы столь добры, ваша светлость, позволить мне не спускаться сегодня к обеду? У меня разболелась голова. Как говорит мистер Кембл, это, вероятно, из-за приближающегося дождя. Я попрошу, чтобы мне принесли обед наверх.
– Конечно, – кивнул Гарет. – Сегодня у всех нас был тяжелый день.
После этого замечания Антония вышла из комнаты, унеся с собой немного тепла и спокойствия, и Гарет почувствовал себя подавленным и расстроенным. Мало было его бурной вспышки в павильоне, так теперь еще выяснилось, что его вмешательство в дело о смерти Уорнема могло окончательно погубить Антонию. Гарет совсем не был уверен, что она сможет простить ему то или другое.
Глава 16
Гейбриел лежал абсолютно неподвижно, прислушиваясь к плеску воды у покачивающегося «Святого Назарета» и скрипу удерживавших его канатов. На корабле было тихо как в могиле, если не считать царапанья крыс внизу. Все остальные гамаки, как безжизненные съежившиеся коконы, болтались пустыми на своих крючьях. Их хозяева отправились на берег в поисках выпивки и развлечений.
Внезапно наверху, на палубе, раздались шаги – одни тяжелые и уверенные, а другие легкие и спотыкающиеся – и такой звук, как будто кого-то волокли, а потом послышался хриплый грубый смех. Щеколда, которая удерживала дверь, скользнула вниз, и Гейбриел застыл от ужаса. Дрожащий свет, несколько шагов, снова смех. Гейбриел осторожно высунулся из-за опорной балки, стараясь разглядеть, что происходит. Криви и Руис… Гейбриел задрожал от страха, а затем понял: нет, в эту ночь они шли не за ним Они вдвоем тащили женщину, у которой волосы свешивались на плечо, руки были связаны за спиной, а голубое платье разорвано от проймы до талии.
Когда Руис убрал руку от ее рта, женщина закричала, и Криви ударил ее, до крови разбив губы.
– О-о-о, люблю, когда устраивают небольшую драчку, – низким голосом прохрипел Криви, пропуская прядь ее волос между своими грязными заскорузлыми пальцами, и Гейбриел увидел, как глаза женщины расширились от ужаса.
– Dios mio! Давай-ка побыстрей! – поторопил его Руис.
Криви еще больше разорвал женщине платье, так что обнажились ее груди – маленькие бугорки, казавшиеся белыми в свете фонаря. Руис крепко держал женщину, пока Криви расстегивал брюки и задирал ей юбки. Женщина снова закричала, и Гейбриел с головой накрылся одеялом. Потом крики перешли во всхлипывания, а всхлипывания – в протяжные мучительные рыдания.
Гейбриелу казалось, что он должен что-то сделать – хоть что-нибудь. Быть может, предложить им себя? Но он ничего не сделал – слишком был напуган. И рыдания еще долго продолжались в ночи. Гейбриел молча, не шевелясь, лежал под одеялом, испытывая жуткие муки от отвратительного собственного бессилия.
В этот вечер Гарет обедал один в маленькой столовой. Отодвинув тарелку, он сидел и созерцал пустую комнату. Не желая в том признаваться, Гарет чувствовал себя уставшим и бесконечно одиноким и очень боялся, что именно такая жизнь ожидает его в будущем. Он сделал глупость, начав доверять Антонии.
Антония была тем человеком, с кем он мог обсуждать любые проблемы, касающиеся Селсдона. Проводя с ней все больше времени, он стал замечать в ней черты той веселой и живой девушки, которой она, очевидно, когда-то была. А теперь она становилась доброй, уравновешенной женщиной. Болезненные тревожные состояния постепенно уходили, все реже посещая ее.
Когда вошел лакей, чтобы сменить тарелку, Гарет отказался от следующего блюда – у него совсем не было аппетита. После обеда Гарет взял бокал и бутылку портвейна, но вопреки своей привычке отправился не в кабинет, а в кремовую с золотом гостиную, где впервые увидел Антонию – в то утро она сообщила ему о своих планах сделать именно то, что он посоветовал – покинуть Селсдон. В этой комнате Гарет ощущал ее аромат – слабый запах гардений и чего-то еще, чистого и душистого.
Усевшись в широкое кожаное кресло напротив раздвижных окон и зажав бутылку портвейна между коленями, Гарет угрюмо смотрел в окно – на сад и на темный ряд строений за ним. Теперь уже рано темнело, дни становились короче, и в этот поздний час он мог видеть только смутные очертания строений: ближний край амбара, конюшню, каретный сарай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105