Однако оба эти обстоятельства весьма отрицательно влияют на ход мыслей портного. Оратор чихает, и речь его переходит в громкое сопение.
— Превосходно, дорогой Кийр, — подбадривает его кистер. — Продолжайте! Продолжайте!
Но прежде чем Кийру удается перейти с многообещающего сопения на членораздельную речь, на диване снова кто-то фыркает и затем разражается звонким смехом.
— Не мешать, не мешать! — полусердито предупреждает кистер, глядя в угол.
Но поздно! Никакая сила уже не может заставить Кийра продолжать речь. Лицо его все больше краснеет, он резко поднимается со стула, идет к дверям и там вдруг разражается плачем.
— Но, милый Кийр! — сочувственно восклицает кистер и спешит к нему. — Вы же сказали все, что хотели сказать. Все это было очень хорошо. Успокойтесь и не обращайте внимания, если у кого-нибудь ваши искренние, от сердца идущие слова вызывают смех.
— Черт возьми, — шепчет Имелику Тоотс. — Ну и здорово же провалился наш портной. Теперь твоя очередь.
— Молчи ты, — шепчет ему в ответ Имелик, кивая головой в сторону дивана: раяская девушка, прижимая к губам носовой платок, хватает кистершу за руку, чтобы увлечь ее в другую комнату.
Тоотс усмехается, как бы собираясь с духом, и говорит:
— Вы сегодня в прекрасном настроении, барышня Тээле.
— Да, — сквозь смех отвечает та, — госпожа кистерша рассказывала мне сейчас о таких забавных вещах…
— Ах так… ну да…— цедит Тоотс, пощипывая усики. — Все-таки с одной стороны на родине лучше: здесь у тебя есть общество, где можно провести досуг. Впрочем, есть оно и в России, но, черт, хм, хм… это все же не то, что быть среди земляков.
— Разумеется. Ну и оставайтесь на родине, ведь я вам уже советовала. Здесь вы всегда сможете бывать среди земляков.
— Да, но это опять-таки зависит от того, как… хм… хм…
— Ну конечно, — приходит ему на помощь кистерша. — Вы немало поездили по белу свету, пора и дома посидеть. А то ведь камень, который вечно катится, никогда мхом не обрастет.
— Само собой понятно…
Этот оживленный разговор прерывает кистер, он снова подходит к беседующим вместе с заплаканным Кийром. И хотя рыжеволосый чувствует себя поверженным в прах, он не может противиться уговорам духовного лица. Среди всех злоключений и несчастий ему осталось одно утешение, и оно, по его мнению, заключено в его собственной персоне. «Я, конечно, не оратор, — втайне вздыхает он, — это верно. Но если бы они знали, какое у меня доброе сердце и какой я богобоязненный!»
— Ну, — говорит кистер. — Не будем больше ни о чем думать. Все было именно так, как и должно быть. Эти счастливые часы не стоит проводить в слезах. Мелкие неудачи не должны омрачать радость свидания. А теперь давайте все вместе закусим. Будь любезна, накрой на стол, — заканчивает он, обращаясь к супруге.
Кистерша кивком головы выражает свое полное согласие и вместе с раяской хозяйской дочерью удаляется в соседнюю комнату, откуда вскоре доносится звон посуды.
— А как твои дела, Имелик? — спрашивает кистер, усадив Кийра на прежнее место.
— Да так, — улыбается в ответ Имелик. — День да ночь — сутки прочь…
— Хм… День да ночь — сутки прочь… А ты, Куслап, как живешь?
— Хорошо, — быстро отрезает тощий паренек и опускает глаза. Так Куслап всегда отвечал на подобные вопросы, так, наверное, будет отвечать и до конца дней своих.
— Ну и слава богу, — говорит кистер. — Приятно слышать, что человеку хорошо живется и он доволен своей судьбой. Главное — это смирение и покорность. Дух высокомерия порождает раздоры и вызывает недовольство тех, кто поставлен над нами. Не так ли, дорогие мои друзья?
— Да, — отвечает Кийр. Худощавое туловище его все еще вздрагивает от всхлипываний.
— Именно так, — тихим голосом подтверждает Тоотс, заметив, что взгляд кистера в ожидании ответа устремлен на него. От управляющего имением не ускользнуло, что кистер к Имелику и Куслапу обращается на «ты», в то время как его и Кийра величает «вы». Собственно, барину из России кажется вполне естественным, что между ним и паунверескими ребятами делается такое различие. Одного лишь он не может понять: почему кистер считает необходимым этому кривобокому плаксе Кийру тоже говорить «вы»? Оттого ли, что Кийр ремесленник? Да ну их к лешему, таких ремесленников! Вот, скажем, Имелик, пусть он и деревенщина, а куда солиднее, чем этот Кийр, с его блестящей тросточкой и соломенной шляпой. Черт, хм, хм… Да, даже Куслап большего стоит. А вот поди ж ты — тупеют люди, долго сидя на одном месте, как этот вот Юри-Коротышка. Лет десять поиграет еще на органе тут в Паунвере да понатаскает в школе мальчишек — станет, наверное, ему, Тоотсу, «ты» говорить, а Кийру — по-прежнему «вы».
Мысли Тоотса прерывает появление хозяйки, она приглашает всех к столу. Резким движением головы в сторону гостей кистер повторяет приглашение супруги, берет посапывающего Кийра под руку и вместе с ним шествует в соседнюю комнату.
Тоотс подталкивает Имелика и шепчет:
— Ну и разнюнился наш портной, сопли распустил! Несут его теперь осторожненько, как дерьмо на лучинке, чтоб не свалилось.
— Если ты не замолчишь, я сейчас же уйду, — давится смехом Имелик. — Ведь так и полагается, а ты просто не понимаешь хорошего тона и не печешься о душе своей.
— Черт возьми, — вполголоса возражает Тоотс, — Я не понимаю хорошего тона! Хотелось бы мне знать, кто лучше меня его понимает!
— Ладно, только веди себя приличнее!
— Да нет, дурень, я только хотел сказать, что уж лучше бы нам зареветь хором; интересно, как Юри-Коротышка справился бы с этой воющей компанией…
— Смелее, смелее, мои юные друзья!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121