бог знает, когда мы еще с тобой свидимся, да и вообще свидимся ли?
— Ты же помирать еще не собираешься, — медлительным тоном отвечает Тыниссон и со стаканом в руках подходит к ящикам. — Ну, в чем дело?
В то время, как у стола Киппель описывает Тали, Лесте коммерческую жизнь и тонкости финансовых операций, Тоотс, вытянув шею и наклонившись вниз, вполголоса вразумляет Тыниссона:
— Будь же мужчиной, Тыниссон, а не старой бабой, будь человеком, а не чертом. Я, по сравнению с тобой, гол как осиновый кол, но когда ближний в беде, готов отдать и то единственное, то единственное… как сказал в воскресенье Юри-Коротышка. Будем же теми людьми, которые это дело сделают, ибо сама судьба устроила нашу встречу с тобой сегодня утром. «Чем горше беда, тем ближе помощь…» Ну так вот, пусть хоть изредка сбываются поговорки и слова священного писания. Деньги на адвоката у тебя все равно остались, не тащить же их обратно домой. А когда в следующий раз поедешь, откроешь ящик письменного стола и вытащишь новую пачку. Да не качай ты головой, сделай милость, не качай головой, мне делается грустно, когда я вижу — человек головой качает. Давай примем быстро последние капли, дай мне руку, и я скажу тебе, что ты, как добропорядочный христианин и друг, должен сделать. За твое здоровье! Так. А теперь дай мне свою медвежью лапу — гляди, какая у тебя лопата; ну да, конечно, это все от великих трудов да оттого, что деньги копишь… И выслушай, как говорится с открытым сердцем все, что я тебе напоследок скажу.
Управляющий имением чуть переводит дух, быстро подносит спичку к потухшей папиросе и, снова вытянув шею, шепчет приятелю прямо в ухо:
— Тыниссон, чертов пень, если не сделаешь так, как я говорю, мне будет страшно жаль, что я тебя в школе мало лупил. Разделим остальные двести рублей пополам, ты — сто, я — сто, и тогда кончится этот плач и скрежет зубовный, как говорит Киппель. Идет?
— Ладно! — после некоторого раздумья медленно выговаривает Тыниссон. — Кто с таким цыганом, как ты, справится?
— В порядке! — бьет Тоотс кулаком по ящику. — Эй, Тали, ты там внизу, бери карандаш и отмечай: Тыниссон — сто рублей.
— Ого! — с изумлением восклицают у стола.
Тали берет карандаш и пишет.
— Так, — раздается сверху. — Тыниссон — сто рублей. Теперь прочти мне, сколько там уже набралось.
— Леста — пятьдесят рублей, — читает Тали, — некий студент — пятьдесят, Тыниссон — сто рублей. Итого двести.
— Ладно. Теперь бери снова карандаш. Запиши: Кентукский Лев — сто рублей. И быстренько подсчитай.
— Ур-ра! — доносится снизу. — Триста!
— В порядке! — снова гремит голос Тоотса. — Теперь я могу с миром спуститься с этой горы Синайской и направиться к еврейским лавкам.
Управляющий имением шарит ногой, ища дороги вниз. В это мгновение раздается оглушительный раскат грома, ящики с грохотом рушатся и от Тоотса не остается ничего, кроме голубого облачка табачного дыма, реющего под потолком. С минуту стоит жуткая тишина, как будто несчастного управляющего имением сразила молния. Наконец Леста робко спрашивает:
— Тоотс, где ты?
— Здесь, — слышится голос из-за груды ящиков.
— Что ты там делаешь?
— Ничего. А что мне еще делать особенного. Что надо было сделать — сделано. А сейчас совсем не плохо отдохнуть, только кровать чуточку коротковата.
Управляющий торговлей и одноклассники лезут через груду ящиков на помощь потерпевшему крушение. Обнаруживается, что Тоотс действительно возлежит на постели Киппеля и протягивает к потолку свои длинные тощие ноги.
— Ушибся? — спрашивает Леста.
— Да, ужасно, — отвечает Тоотс с жалкой миной. — Сейчас из меня дух вон. Собирайте скорее на гроб. Тали, теперь ты наверху, а я внизу, бери карандаш и пиши: сам усопший — пять рублей пятьдесят копеек. Хе-хе-хе, пум-пум-пум…
— Дурака валяет, сатана! — грохочет густой бас Тыниссона. — Вишь, зубы скалит.
— Да ну, — все еще лежа, поясняет Тоотс. — Как я мог ушибиться, если бухнулся прямо в постель. А если боялись, что ушибусь, так могли мне сюда соломки подстелить.
Кряхтя и пыхтя, Тоотс пробирается к столу, наливает себе немножко «лекарства от испуга» и говорит:
— Все это очень приятно и умилительно, но я еще не слышал, чтобы человеку можно было помочь одними обещаниями. А ну, Тыниссон, вытаскивай кошелек!
Сам он вынимает из-за пазухи большой потертый «портвель» и выкладывает на стол четыре двадцатипятирублевых бумажки.
Тыниссон вздыхает, растерянно озирается по сторонам и отступает в угол комнаты, к мереже с большим обручем. Он так тщательно запрятал от воров куда-то внутрь почти все свои деньги, что сейчас ему приходится основательно повозиться, расстегивая множество пуговиц, прежде чем он добирается до своих капиталов. Дважды внимательно пересчитав обещанную сумму и засунув оставшиеся деньги на прежнее место, он снова подтягивает свои одеяния до нужной высоты и медленно застегивает пуговицы.
— Ну, вот они, — говорит он, выкладывая пачку на стол. — Хочешь, пересчитай.
— Спасибо, — отвечает Леста. — Большое спасибо!
— Так, — берет слово Тоотс. — Теперь добавь сюда еще свои пятьдесят, потом и Тали добавит свои пятьдесят, и ты сможешь передать от меня привет Лаакману и сказать ему, что Тоотс сам скоро откроет типографию и наложит свою лапу на все печатные заказы всех трех губерний. Налейте-ка мне побыстрее еще чуть-чуть, я вижу, небо проясняется, сейчас засуну полы за пояс и задам стрекача. Особой охоты ехать домой у меня нет, но что поделаешь: старик будет ворчать — обещал, скажет, прийти и не идет. У Тыниссона еще время есть, он у нас барин, разъезжает на этом… ну, как его… на котле или на чугунке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121