Вначале кистеру, видимо, хочется серьезно возразить против последних сентенций управляющего имением, но хихиканье его супруги и раяской барышни нарушает ход его мысли. Он только делает резкое движение головой и тихо, про себя, усмехается.
Бокалы поднимаются еще несколько раз, затем кистер произносит короткую заключительную речь, в которой благодарит за любезное участие в «скромной трапезе, ниспосланной всевышним». Встав из-за стола, Тоотс кладет руки на спинку стула, вежливо благодарит и, покашливая, почти торжественным током выражает пожелание отправиться в классную комнату: ему хочется хоть минутку побыть в этом милом его сердцу помещении, которое он покинул много лет назад, уезжая на чужбину. Предложение принимается, причем раяская барышня встречает его шумным одобрением, Имелик — тихой усмешкой, а Кийр — громким сопением. Куслап, на лице которого отразился было проблеск надежды вернуться на церковный двор, снова впадает в меланхолию — он чувствует, что визиту не будет конца. Вся компания направляется в классную комнату. На пороге Тоотс останавливается и, полный милых воспоминаний, устремляет взор в потолок. Хозяйка дома и раяская барышня многозначительно переглядываются — они уверены, что и здесь трогательные слова не заставят себя долго ждать. Для барышни Эрнья эта комната не связана ни с какими воспоминаниями, но и она вопросительно посматривает на красноречивого молодого человека, который, видимо, является душой этого довольно скучного общества. Помолчав с минуту, управляющий имением вздыхает, вытирает платком свой лоснящийся лоб, вздыхает еще раз и шагает к сдвинутым в угол школьным партам.
— Да, — произносит он наконец, — если бы парты эти умели говорить, они рассказали бы многое. — Он постукивает по партам согнутым пальцем, как бы желая убедиться, не стала ли какая-нибудь из них совсем полой внутри.
— О да, — подтверждает кистер, — в самом деле, им есть что рассказать, но не о тех временах, когда ходили в школу вы, дорогой Тоотс. Это уже новые парты, их сделали, если не ошибаюсь, лишь года три назад.
— Я и сам сейчас вижу, — с грустью отвечает Тоотс, — это не те… не прежние. О, на многих старых партах было мое имя.
— Ну как же, ножичком… — с кислой улыбкой вставляет Кийр.
— Разумеется, ножичком, — оборачиваясь к нему, быстро парирует Тоотс, — ведь ножниц в то время и у тебя еще не было, дорогой мой. Но все же один мой старый друг в классной сохранился. Да, он еще здесь.
С этими словами Тоотс отступает на несколько шагов в сторону и нежно гладит классную доску и ее рамку. На доске виднеются еще полустертые следы прошлой школьной зимы: голова крокодила, бородач с длинной трубкой, дом с дымящейся трубой и прочее. Тоотс разглядывает все это с явным удовольствием.
— Самое любимое занятие малышей, — говорит он, указывая на дом. — Любят они и на своих, и на классных досках малевать домики. И смешно: раньше всего рисуют трубу.
— Да, дорогой Тоотс, — произносит кистер, глубокомысленно покачивая головой, — и в жизни то же самое. Не только малыши, но и взрослые очень часто задуманное ими дело начинают с трубы, вместо того, чтобы начать с фундамента. Неудивительно, что многие из них оказываются потом перед развалинами, в которые превратились плоды их труда.
— Вот именно, вот именно, — живо откликается Тоотс, — именно на это обстоятельство мне и хотелось сейчас обратить ваше внимание. Ведь жизнь человеческая, как говорила моя блаженной памяти… то есть не блаженной — она еще жива… ну да, как говорит моя мать, жизнь не бьет и не треплет, а все же учит. Да… что это мне хотелось сказать… ах да (тут управляющий окидывает комнату взглядом): крошечной стала классная комната… удивительно крошечной. Черт, хм, хм… в России я всегда представлял ее себе большой и светлой и… сам не пойму, откуда я взял, что она большая и светлая?
— А вы не замечали, господин Тоотс, — говорит Тээле, — что в воспоминаниях все кажется красивее?
— Да, да, разумеется, и все же… — бормочет Тоотс.
— Я, например, — продолжает девушка, — всегда смеюсь, когда вспоминаю, как этот самый господин Тоотс пригласил меня однажды в этой же классной комнате на танец.
Как бы в подтверждение своих слов девушка звонко хохочет и принимается рассказывать барышне Эрнья я хозяйке дома историю этого удивительного танца, показывает даже то место, где кончился танец и начались неприятности.
— Да, — ухмыляется Тоотс, — чего только не творили.
— Да, — повторяет за ним Кийр, склонив голову набок, — верно говорит мой школьный друг Тоотс: чего только не творили!
Все это время рыжеволосый чуть не трясся от злости, и ему не терпится еще что-то добавить, но в разговор снова вмешивается Тээле.
— Вы и теперь так хорошо играете на каннеле, как тогда? — спрашивает она Имелика.
Тот пожимает плечами и приглаживает рукой волосы.
— Да, все еще… изредка… когда время есть. Но хорошо ли, не знаю. Об этом вам следует спросить Куслапа, он мой слушатель.
— Ну, Куслап, — обращается Тээле к Тиуксу, — как вы считаете — он и сейчас так же хорошо играет, как бывало в школе?
— Да, играет, — коротко и почти угрюмо отвечает Тиукс.
— О, тогда мы обязательно еще раз послушаем его игру. Господин Тоотс, конечно, окажет мне любезность и пригласит на танец. Но нет, нет, это совсем не должно походить на тот медвежий танец.
— С величайшим удовольствием, — отзывается Тоотс и отвешивает поклон.
— А правда, — говорит Тээле, вопросительно поглядывая на барышню Эрнья, — мы могли бы иногда где-нибудь собираться, чтобы потанцевать. Как вы думаете? В Рая, например…
— Да и здесь, у нас, — любезно добавляет хозяйка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121