ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Когда называют имя раяской барышни, Аадниэль краснеет и начинает так кашлять, словно у него что-то застряло в горле. Звонарь Либле, оказывается, все еще живет в Паунвере и по-прежнему дружит с чарочкой. О сражениях между учениками с пасторской мызы и ребятами из приходского училища семья Кийр ничего не слышала. Вообще, по рассказам младшего отпрыска семьи, который уже проучился одну зиму в приходской школе, там наступили теперь гораздо более спокойные времена. Учитель Лаур давно уже отсюда уехал, а кистер все еще здесь. Да, иногда и теперь еще происходят в школе необычайные происшествия, но Аадниэль, прекрасно знающий и прежний и нынешний быт школы, уверяет, что сейчас там все по-иному, не то, что тогда, когда они все еще…
Рыжеголовый намекает тем самым, что нет уже больше настоящих удалых ребят, таких же как те, чьи имена неугасимыми письменами занесены в историю Паунвереского приходского училища.
Между тем Тоотс, отпив из своей чашки небольшой глоток, с ужасом замечает, что кофе сильно отдает керосином. Первый глоток, правда, кое-как сошел, но со вторым и последующими дело грозит обернуться куда плачевнее. Первого глотка он не смог предотвратить из-за его неожиданности, и тот самым естественным образом проследовал туда, куда и полагалось, но дальше… Совиные глаза Тоотса становятся еще круглее, он беспомощно озирается по сторонам. Если бы появилась откуда-нибудь тайная сила, которая невидимкой вылизала бы все содержимое его чашки, как он был бы ей благодарен!
Но, увы, «сила» эта, видимо, уже выпила свою чашку утреннего кофе и не появляется. Сейчас «сила» эта, должно быть, отдыхает где-нибудь под сенью леса на берегу речки, греет на солнышке пятки и вздутое пузо и даже не помышляет о том, чтобы запить свой завтрак этим накеросиненным кофе.
В то же время Тоотсу бросается в глаза еще одно странное обстоятельство. На краю масленки темнеет кусочек какого-то вещества, которое никак не может иметь ничего общего с маслом. Кажется, будто кто-то, залезая в масло, предварительно вытер подошвы ботинок о края масленки.
— Пожалуйста, господин Тоотс, — настойчиво предлагает портной, — кушайте, пожалуйста! Сделайте себе бутерброд и сверху положите ветчинки, ведь до обеда еще далеко.
— Премного благодарю, — отвечает Тоотс, искоса поглядывая на масленку.
— Разумеется, — продолжает учтивый хозяин, — у нас, конечно, нет того, что было у вас там в России, но чем богаты, тем и рады.
При этом он вытягивает шею и заглядывает в чашку гостя.
— Да пейте же! Да ешьте же! Вы ничего не кушаете. Отведайте хотя бы вот этого.
«Отведайте хотя бы вот этого, — повторяет про себя Тоотс. У него сейчас одно желание: о, если бы все эти яства очутились от нег за тридевять земель! — Никогда мне в этой семье не везло, — думает он. — Пусть это будет в последний раз, в последний из последних!»
Он собирается с духом, зажмуривает глаза и пьет из чашки глоток за глотком. Ух, какой жуткий напиток! Ему случалось пить ужасные напитки, но он уже убежден теперь: самый убийственный — тот, что он пьет сейчас. И вдруг он ощущает, как что-то отвратительное скапливается под грудью и ищет выхода. «Тук-тук-тук!» — стучит кто-то там у него внутри и посылает, словно предупреждение, острую отрыжку, заставляющую Тоотса зевнуть.
— Спасибо, — говорит он, не вытерпев, и быстро поднимается из-за стола.
— Так мало? — в один голос восклицают хозяин и хозяйка. — Ну выпейте же хотя бы еще одну чашечку!
— Нет, покорно благодарю! Больше одной чашки кофе не пью никогда, — отвечает Тоотс, подходя к открытому окну и жадно, полной грудью вдыхая свежий весенний воздух. — Видите ли, — объясняет он, стоя у окна. — Сердце мое… это самое сердце, будь оно неладно, не выносит кофе.
Через несколько минут, когда уже и вся семья поднялась из-за стола, в голове Тоотса мелькает вдруг странная мысль, невольно заставляющая его поднести ко рту свой украшенный перстнем палец.
«А что если эти рыжие дьяволы нарочно влили мне в кофе керосина? Ну, несдобровать им, если узнаю, что нарочно! — не может он удержаться от угрозы. — Не уберусь из Паунвере, пока не отмщу вам так, что до самой смерти будете помнить!»
Но такое коварство мало вероятно: и родители и дети так милы и приветливы к гостю, выказывают по отношению к нему столько сердечности, что любой простой смертный прослезился бы. Но Йоозеп Тоотс, как о нем уже давно где-то было сказано, — далеко не простой смертный.
V
После кофе друзья идут прогуляться. Гейнрих Георг Аадниэль, нарядившись по-праздничному, берет на себя, так сказать, роль гида: ведь в Паунвере за время отсутствия Йоозепа произошло немало перемен. Построены новые дома, много старых заменены новыми, короче говоря, Паунвере теперь не узнать, и пояснения гида гостю так же нужны, как букве "i" — ее точка.
Полуденное солнце жжет немилосердно. Тоотс то и дело вытирает платком пот со лба и оглядывает свои запыленные сапоги и брюки. Чувство у него такое, будто сюртук его стал вдруг очень узким и жмет под мышками. Затем он окидывает взглядом своего спутника. Аадниэль по-прежнему остался верен своим ботинкам на пуговичках: в таких он ходил когда-то в школу, в них шагает и сейчас по жизни, в них, должно быть, сойдет и в могилу; лишь длинный пиджак с разрезом сзади соломенная шляпа с узкими полями свидетельствуют о явной перемене во вкусах рыжеголового. В руке у него тросточка с блестящим набалдашником, которой он небрежно помахивает в воздухе.
Так два одетых по-праздничному молодых человека приближаются к весьма будничному Паунвере. Тоотс похлопывает хлыстом по своим пыльным брюкам и заглядывает в небольшое зеркальце, которое он украдкой вытаскивает откуда-то из внутреннего кармана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Рыжеголовый намекает тем самым, что нет уже больше настоящих удалых ребят, таких же как те, чьи имена неугасимыми письменами занесены в историю Паунвереского приходского училища.
Между тем Тоотс, отпив из своей чашки небольшой глоток, с ужасом замечает, что кофе сильно отдает керосином. Первый глоток, правда, кое-как сошел, но со вторым и последующими дело грозит обернуться куда плачевнее. Первого глотка он не смог предотвратить из-за его неожиданности, и тот самым естественным образом проследовал туда, куда и полагалось, но дальше… Совиные глаза Тоотса становятся еще круглее, он беспомощно озирается по сторонам. Если бы появилась откуда-нибудь тайная сила, которая невидимкой вылизала бы все содержимое его чашки, как он был бы ей благодарен!
Но, увы, «сила» эта, видимо, уже выпила свою чашку утреннего кофе и не появляется. Сейчас «сила» эта, должно быть, отдыхает где-нибудь под сенью леса на берегу речки, греет на солнышке пятки и вздутое пузо и даже не помышляет о том, чтобы запить свой завтрак этим накеросиненным кофе.
В то же время Тоотсу бросается в глаза еще одно странное обстоятельство. На краю масленки темнеет кусочек какого-то вещества, которое никак не может иметь ничего общего с маслом. Кажется, будто кто-то, залезая в масло, предварительно вытер подошвы ботинок о края масленки.
— Пожалуйста, господин Тоотс, — настойчиво предлагает портной, — кушайте, пожалуйста! Сделайте себе бутерброд и сверху положите ветчинки, ведь до обеда еще далеко.
— Премного благодарю, — отвечает Тоотс, искоса поглядывая на масленку.
— Разумеется, — продолжает учтивый хозяин, — у нас, конечно, нет того, что было у вас там в России, но чем богаты, тем и рады.
При этом он вытягивает шею и заглядывает в чашку гостя.
— Да пейте же! Да ешьте же! Вы ничего не кушаете. Отведайте хотя бы вот этого.
«Отведайте хотя бы вот этого, — повторяет про себя Тоотс. У него сейчас одно желание: о, если бы все эти яства очутились от нег за тридевять земель! — Никогда мне в этой семье не везло, — думает он. — Пусть это будет в последний раз, в последний из последних!»
Он собирается с духом, зажмуривает глаза и пьет из чашки глоток за глотком. Ух, какой жуткий напиток! Ему случалось пить ужасные напитки, но он уже убежден теперь: самый убийственный — тот, что он пьет сейчас. И вдруг он ощущает, как что-то отвратительное скапливается под грудью и ищет выхода. «Тук-тук-тук!» — стучит кто-то там у него внутри и посылает, словно предупреждение, острую отрыжку, заставляющую Тоотса зевнуть.
— Спасибо, — говорит он, не вытерпев, и быстро поднимается из-за стола.
— Так мало? — в один голос восклицают хозяин и хозяйка. — Ну выпейте же хотя бы еще одну чашечку!
— Нет, покорно благодарю! Больше одной чашки кофе не пью никогда, — отвечает Тоотс, подходя к открытому окну и жадно, полной грудью вдыхая свежий весенний воздух. — Видите ли, — объясняет он, стоя у окна. — Сердце мое… это самое сердце, будь оно неладно, не выносит кофе.
Через несколько минут, когда уже и вся семья поднялась из-за стола, в голове Тоотса мелькает вдруг странная мысль, невольно заставляющая его поднести ко рту свой украшенный перстнем палец.
«А что если эти рыжие дьяволы нарочно влили мне в кофе керосина? Ну, несдобровать им, если узнаю, что нарочно! — не может он удержаться от угрозы. — Не уберусь из Паунвере, пока не отмщу вам так, что до самой смерти будете помнить!»
Но такое коварство мало вероятно: и родители и дети так милы и приветливы к гостю, выказывают по отношению к нему столько сердечности, что любой простой смертный прослезился бы. Но Йоозеп Тоотс, как о нем уже давно где-то было сказано, — далеко не простой смертный.
V
После кофе друзья идут прогуляться. Гейнрих Георг Аадниэль, нарядившись по-праздничному, берет на себя, так сказать, роль гида: ведь в Паунвере за время отсутствия Йоозепа произошло немало перемен. Построены новые дома, много старых заменены новыми, короче говоря, Паунвере теперь не узнать, и пояснения гида гостю так же нужны, как букве "i" — ее точка.
Полуденное солнце жжет немилосердно. Тоотс то и дело вытирает платком пот со лба и оглядывает свои запыленные сапоги и брюки. Чувство у него такое, будто сюртук его стал вдруг очень узким и жмет под мышками. Затем он окидывает взглядом своего спутника. Аадниэль по-прежнему остался верен своим ботинкам на пуговичках: в таких он ходил когда-то в школу, в них шагает и сейчас по жизни, в них, должно быть, сойдет и в могилу; лишь длинный пиджак с разрезом сзади соломенная шляпа с узкими полями свидетельствуют о явной перемене во вкусах рыжеголового. В руке у него тросточка с блестящим набалдашником, которой он небрежно помахивает в воздухе.
Так два одетых по-праздничному молодых человека приближаются к весьма будничному Паунвере. Тоотс похлопывает хлыстом по своим пыльным брюкам и заглядывает в небольшое зеркальце, которое он украдкой вытаскивает откуда-то из внутреннего кармана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121