Редко-редко бывает, что закурим, но и то больше кашляем, чем дымим.
— Ну да, — замечает Тоотс, — бывает, что и кошка сено ест.
— Вот-вот, — смеется Леста. — Кури ты сам сколько хочешь да рассказывай новости и о чужих краях, и о нашем Паунвере.
— О чужих краях есть что порассказать, — начинает управляющий имением, — и вообще это разговор долгий, лучше, пожалуй, начать с Паунвере. Ах да, тебе, Тали, большой привет из Паунвере.
— От кого? — спрашивает Тали краснея.
— Да оттуда… из-за кладбищенской горки. Ждут тебя в родные места. Мне и адрес твой там сказали. Но это еще не самое главное. Погодите-ка, закурю вторую папироску, тогда расскажу что-то позабавнее. Ну вот. Видите ли друзья мои, дела в Паунвере обстоят так, что Кийр — Георг Аадниэль Кийр… хм, да… ну да, этот самый Кийр, рыжеволосый нюня, здорово метит на раяскую Тээле.
Тоотс неожиданно замолкает и многозначительно поглядывает на приятелей, загадочно покачивая головой.
— Крест святой? — испуганно восклицает Леста, что не мешает ему, однако, тотчас же разразиться хохотом. — Кийр!
Тали еще пуще краснеет и молча смотрит в окно.
— Да, да, Кийр. Не дальше как вчера мы все были в гостях у кистера. Имелик был и Тиукс, и… А потом Кийр пошел провожать Тээле, так и понесся наверх, на горку, — одним боком, правда, вперед, но это не беда. Да-да, дело там серьезное, рыжий теперь совсем другой человек, словами так и пуляет. Вчера заявил мне, будто я свой сюртук украл в России!
— Ха-ха-ха! — Леста хохочет так, что слезы наворачиваются на глаза. — Кийр! Кийр! Кто бы мог подумать? Откуда у него такая прыть?
— Так вы ходили к кистеру в гости? — спрашивает Тали, стоя у окна. — Ну н как?
— Да ничего. Принял нас очень любезно, ели, пили, речь держали. Кийр говорил, я тоже… Очень было весело, если бы не этот дурень, Кийр… Ну вот, это и есть сейчас самая большая паунвереская новость. А так все живы-здоровы, Либле звонит в колокол, у него уже дочка есть… Да вы все это лучше меня знаете. Ах да, притащил я с собой из России ишиас, но принимаю ванны, теперь уже лучше стало. Познакомился с аптекарем, на мельнице с подручным пиво пили… и вот в общем все, что сейчас на ум пришло. Со стариком своим грызусь иногда. Старик говорит: оставайся дома, берись за работу в Заболотье. А я говорю: что за нужда мне в Заболотье батрачить, если в России у меня место управляющего есть. Другое дело, если бы старик мне хутор отдал. Ну, вот и все. Теперь рассказывайте вы, что тут в родном краю поделывали и как дальше думаете жизнь устраивать.
— Дай раньше в себя прийти, — отвечает Леста. — Никак не могу свыкнуться с мыслью, что Кийр стал вдруг таким бравым мужчиной. А что нам о себе рассказать, Тали? У Тоотса — совсем другое дело! Он много поездил и действительно многое повидал. А наша жизнь, по крайней мере моя, такая серая и будничная, что ее можно в нескольких словах описать. Ну… служу тут в аптеке. Толку лекарства, продаю их, вожусь с ними. Целыми днями занят, свободного времени мало. А если выдается свободный часок, прихожу сюда, к Тали; сидим и вспоминаем старое — милые школьные годы. А что еще? Больше ничего и нету!
— Значит, ты аптекарь? — спрашивает Тоотс.
— Аптекарь — это не основное его занятие, — отвечает за Лесту Тали, — главное — он писатель.
— Ах, какой там писатель! — машет рукой Леста, слегка краснея. — Таким писателем каждый может стать. Сам видишь, ни один черт не хочет печатать мою писанину.
— Это неважно, — возражает Тали, — достаточно того, что у тебя есть свой круг почитателей.
— Ха-ха-ха! Да и этот круг почитателей состоит из одного-единственного лица.
— Как это — писатель? — недоумевает Тоотс. — Значит, кроме службы в аптеке, Леста еще где-то работает писарем? Так что ли?
— Да нет! — восклицает Тали. — Не писарь, а писатель. Леста сочиняет стихи и пишет рассказы.
— Ах так! Ах вот как! Ну, это тоже кое-что дает вдобавок к аптекарскому жалованью. Слыхал я — за стихи и рассказы хорошо платят. Некоторые с того только и живут, что книги пишут.
— Верно, — говорит Леста, — иному писателю действительно платят столько, что он может прожить литературным трудом. Но это больше встречается у других народов. Я еще не видел и не слышал, чтобы у нас в Эстонии кто-нибудь жил только литературным заработком. Возможно, какой-нибудь чудак и перебивается с хлеба на квас писательским трудом, но это уже другое дело. Страшно жалею, что с самого начала не стал записывать, сколько в общем литература принесла мне денег. Тали, может быть, ты знаешь, сколько я уже заработал своими писаниями?
— Тебе следовало бы нанять бухгалтера или кассира.
— Пожалуй, ты прав, но я, видишь ли, не настолько догадлив. А сейчас все перепуталось и можно подсчитать только приблизительно. Все-таки, мне кажется, я не особенно ошибусь, если скажу: две пары ботинок.
— Две пары ботинок, — таращит глаза Тоотс. — Разве за стихи ботинками платят?
— Нет, не платят, — отвечает Леста. — Мне, по крайней мере, ни один издатель до сих пор ботинок не предлагал. Но я сам не менее двух пар ботинок износил, бегая по издателям и книготорговцам и предлагая свои произведения.
— Ага, теперь мне понятно, — медленно произносит управляющий. — Значит, твоих стихов и рассказов никто не хочет покупать. Так тебе и бухгалтер не нужен, чтобы доходы записывать.
— Примерно так.
— Но ты мне все-таки объясни, Леста, почему они не хотят покупать твои сочинения? Они же на книгах зарабатывают?
— Зарабатывать-то зарабатывают, но знаешь, дружище, что они говорят… Они говорят… они говорят: не пойдет. Не-е-е пойдет. Это «не пойдет» мне приходилось слышать так часто, что эти два коротеньких словечка даже ночью гудят у меня в ушах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121