— Он не станет твоим мужем. — Он засмеялся. — Я доказал отцу всю мудрость такого решения. Кто знает, если положение дел изменится, может, эти Сфорца не будут заслуживать нашей дружбы, и тогда святой отец вполне поймет, что он не так уж и хочет видеть свою дочь замужней дамой.— Чезаре, почему тебя так огорчает эта свадьба? Ты ведь знаешь, я должна выйти замуж, но это никак не касается моей любви к тебе. Я никого не смогу полюбить так, как люблю тебя.Он продолжал держать ее за шею, от его пальцев останется след — он всегда оставался, — и ей очень хотелось попросить его ослабить хватку, но она не осмеливалась. Она всегда радовалась, когда он находился рядом, но сегодня волнение, которое он обычно вызывал в ней, было следствием некоторого неосознанного страха, как она ни старалась его подавить.— Верю, что так будет, — сказал он. — Неважно, что произойдет с тобой или со мной… Между нами навсегда останется эта связь. Лукреция и Чезаре… Мы — одно целое, сестренка, и никакой твой муж, никакая моя жена никогда не сумеют изменить это.— Да, да, — проговорила она, едва дыша. — Это правда. Я знаю, что так и будет.— Я не буду присутствовать на торжественном ужине после церемонии, — сообщил Чезаре.— Но ты должен, брат. Я так мечтала потанцевать с тобой.Чезаре посмотрел на свое облачение архиепископа.— Священнику не подобает танцевать, сестра. Ты потанцуешь со своим братом Джованни, герцогом Гандии. Он будет блестящим партнером, не сомневаюсь.— Чезаре, ты непременно должен прийти!— На твое свадебное торжество? Конечно, нет. Неужели ты думаешь, что я смогу видеть, как ты веселишься в такой момент?— Джованни придет и, может, Гоффредо…— Когда-нибудь, сестренка, ты поймешь, что мои чувства к тебе сильнее, чем то, что Джованни вообще может испытывать к кому-либо.На площади послышались крики, и Чезаре подошел к окну.Лукреция встала рядом, она уже не чувствовала той радости от праздника, устроенного в ее честь, потому что в ней вызывали тревогу сжимавшиеся и разжимавшиеся кулаки брата и сердитое выражение его лица.— Вот он, — сказал Чезаре, — красавец-герцог.— Он должен сопровождать меня в Ватикан, — пояснила Лукреция. — Я должна быть уже готова. О, мы опоздаем. Чезаре, надо вернуть Адриану и Джулию. Джованни здесь, а я не готова.Но Адриана, слыша, что Джованни приближается к комнате сестры, решила, что придется рискнуть возможностью вызвать гнев Чезаре, и вошла без приглашения. За ней следовали Джулия и служанки Лукреции.— Герцог прибыл, — сказала Адриана. — Давай я проверю, на месте ли сеточка для волос. Да, а где же черная карлица? Вот же она. Бери шлейф своей госпожи и стой здесь…Чезаре, нахмурясь, наблюдал за приготовлениями, и Лукреция понимала, что его мучает чувство ревности, и это омрачало ее счастливый день.Вошел Джованни.Он очень изменился с тех пор, как уехал в Испанию. Высокий и изящный, он вел распутный образ жизни, но на семнадцатилетнем красавце это мало отразилось. Он носил светлую бородку, несколько смягчавшую жесткость чувственного рта. Глазам его, светлым и почти прозрачным, так похожим на глаза Лукреции, недоставало спокойной мягкости, присущей глазам сестры; по сравнению с ними его прекрасные глаза, оттененные темными ресницами, казались холодными и суровыми. Но от отца он унаследовал обаяние Борджиа и прекрасно выглядел в великолепном турецком халате a la Franfaise, таком длинном, что он волочился по полу, халат был щедро расшит золотом, на рукавах красовались огромные жемчужины; наряд завершал тюрбан с большим рубином. Джованни являл собой великолепное зрелище. На нем сияли драгоценные камни, на шее висело длинное ожерелье, тоже состоявшее из рубинов и жемчуга.У Лукреции перехватило дыхание, когда она увидела его.— Джованни, — воскликнула она, — ты просто неотразим!На какое-то мгновение она забыла о присутствии Чезаре. Ему показалось, что эта сцена полностью соответствует желанию отца унизить его. Перед Лукрецией стояли оба брата, два соперника; один благодаря любви и щедрости отца смог нарядиться, словно принц, а другой вынужден был носить сравнительно бедную одежду священника.Чезаре впал в ярость, которая иногда охватывала его. Когда он бывал в подобном настроении, ему хотелось сомкнуть пальцы вокруг шеи тех, кто вызывал в нем это чувство, и давить, давить на горло, пока он не удовлетворит свое больное самолюбие их криками о пощаде.Но он не мог сдавить это изящное горло. Сотни раз в жизни Чезаре страстно желал сделать это. Но никто не должен касаться любимого сына папы. Однажды, думал он, я не смогу сдержаться.Джованни, понимая настроение брата, лукаво смотрел то на него, то на сестру.— О сестренка моя, моя любимая Лукреция, ты говорить, я прекрасен, но ты… ты похожа на богиню. Просто не верится, что это моя маленькая хорошенькая сестренка. Простой смертный не может обладать подобной красотой. Как ты сияешь! Какой блеск! Даже господин епископ не кажется таким тусклым в соседстве с тобой. Я слышал, что ты, брат, не будешь присутствовать на балу, который устраивает наш отец. Темный церковный наряд, который ты носишь, требуется, когда нужно произвести на окружающих отрезвляющий эффект, но сегодня вечером должно царить веселье.— Замолчи! — закричал Чезаре. — Замолчи, говорю!Джованни поднял брови. Адриана громко проговорила:— Господин мой, нам пора. Мы и так уже опаздываем.Чезаре повернулся и пошел к выходу. Его слуга, ожидавший хозяина у дверей, собрался идти следом. Чезаре повернулся к мальчику.— Ты улыбаешься? — спросил он. — Почему?— Господин…Чезаре схватил мальчика за ухо. Боль была почти невыносимой.— Почему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99