На этой должности полагается субсидия, Барнабас, а я не становлюсь моложе…— Никто из нас не становится моложе, так что я советую тебе принять это предложение.Он явно испытал облегчение.— Я не хочу показаться неверным человеком — понимаешь, сейчас, когда ты теряешь так много…— Глупости! Да если бы я узнал об этом раньше, я бы тебе сам порекомендовал. В любом случае, Пим, соглашайся. Ты можешь здесь принести нам больше пользы, чем в нашей колонии. А кроме того, я подумываю о том, чтобы уйти за горы.— Ну… если ты не возражаешь, Барнабас… Все-таки прежде всего я тебе верен.Я положил руку ему на плечо.— Пим, мы прошли вместе долгий путь, мы с тобой друзья, ты и я… Там, где мы живем, ты себе никогда не сыщешь жену, а тебе жена нужна. Ты ее вполне заслуживаешь.— Ну, по правде говоря…— Что, есть девушка?— Вдова, вдова, Барнабас. Молодая, и у нее кое-что отложено, да и у меня немного есть, как тебе известно…— Безусловно. Но, Пим…Он поднял глаза:— Изумруд? Я только одному человеку сказал… — он внезапно оробел.— Ладно, так тому и быть, — сказал я. — Только давай не терять связи. И помни, Пим: где бы я ни был, у тебя есть друг.Мы пожали друг другу руки, и он ушел — немного торопливо, словно опасаясь, что может повернуть назад.И в эту ночь я лежал без сна, так и не сказав ничего Эбби об уходе Пима. Она бы пожалела о нем, пожалела бы, что его не будет рядом со мной, ибо он был хорошим другом и верным человеком, но я последние месяцы немало расстраивался, поскольку не видел будущего для него в том, что мы делали.Земля — да. Мы купили у катобов землю, и у него был свой участок, как и у меня, но у одинокого человека жизнь пуста, хотя пока человек молод, ему так не кажется.Но все же лучше бы он не упоминал об изумрудах. Мы нашли несколько штук, у него был один, у меня — четыре. Три я отдал Эбби, один — Брайану. Камни смогут сослужить им службу в случае нужды, и любой из них достаточно велик, чтобы купить поместье, если потребуется.Пимов изумруд был не из крупных, но поражал меня безукоризненной красотой.До нас доходили слухи, что в нижней части предгорий находили изредка маленькие алмазы, но наверняка мы на этот счет ничего не знали.
* * *
И наконец этот день настал. Несколько раз я встречался со шкипером «Орла», солидным человеком и, по всем отзывам, хорошим моряком. Дважды побывал я на борту и увидел, что судно поддерживается в отличном состоянии умелой с виду командой.С рассветом я уже был на ногах и вышел из дома — поглядеть на погоду. Великолепный день — а для меня самый мрачный.Вскоре появилась Эбби и подошла ко мне. Мы стояли у реки, ничего не говоря, лишь мои пальцы касались ее руки — или ее рука моей… Но слов у нас не было.Мы уже говорили о ее возвращении, но, думаю, ни она, ни я в это не верили. Все еще оставался шанс, что ордер на мой арест лежит и пылится в каком-то ящике, чтобы в нужный момент появиться на свет и быть пущенным в ход, а мы оба знали, что десятилетняя девочка с дальней границы не может стать великосветской леди за три или четыре года.Под конец мы поцеловались, нежно коснувшись губами, и она сказала:— Береги себя, Барнабас.А Ноэлла вцепилась мне в руку со слезами на глазах.Брайан стоял выпрямившись, как я и ожидал, и крепко стиснул мою руку.— Я сделаю все, чтобы ты мог гордиться мною, отец!— Я уже тобой горжусь, — тихо ответил я. — Заботься о матери и сестре.Другие мои сыновья стояли вокруг, вид у них был неловкий, а чувствовали они себя и того хуже. Лила все повторяла вновь и вновь, что должна была отправиться с ними.— Тебе надо думать о Джереми, — отвечала ей негромко Эбби, — и о собственных детях.— Возвращайся, Эбби, — сказал я. — Возвращайся.— Жди меня, Барни, ведь я люблю тебя. Люблю, и всегда буду любить, и всегда любила с того самого первого вечера, когда ты вошел в дверь, а снаружи была буря.Я стоял на берегу и смотрел, как уплывает «Орел» вниз по реке — и вдруг понял в глубине души, понял с жутким отчаянием, что никогда уже не увижу никого из них снова.Лила взяла меня за руку и крепко сжала ее.— У них все будет хорошо. У них все будет хорошо. Я вижу безопасное плавание и долгую жизнь для них.Вот только она ничего не сказала обо мне и о моей жизни. Глава тридцать третья Наше поселение на Охотничьей речке больше не было прежним. Вновь и вновь я ловил себя на том, что вдруг поворачиваюсь, чтобы воскликнуть «какой закат», или «какой узор сплетают тени от листьев на воде», или «как сверкнуло птичье крыло» — а Эбби рядом нет.Синева гор, казалось, придвинулась ближе, и все чаще и чаще мои глаза поворачиваются к западу.Там все еще лежат горы, обширные и загадочные, с неведомыми долинами и потоками, текущими из темных, невероятно далеких далей, и всегда за ними новые дали, другие вершины, и длинные плоскогорья, и внезапные промельки далеких-далеких горизонтов…Джубал бесшумно скользнул в дом, когда я сидел над книгой — перечитывал Маймонида Маймонид (Моше бен Маймон) (1135 — 1204) — еврейский философ, придворный врач Салах-ад-дина. Стремился синтезировать библейское откровение и учение Аристотеля в интерпретации арабских мыслителей. Главное сочинение — «Путеводитель колеблющихся».

.— Па! В селениях идут разговоры. Они снова собираются напасть на тебя.— А можно бы подумать, что им должно было надоесть.— Ты для них — постоянный вызов на подвиг, па. Ты сам не понимаешь, до какой степени, ведь все их лучшие воины пытались — и были убиты или страдали от тяжких ран. Ты стал легендой, и кое-кто говорит, что ты не можешь умереть, что ты никогда не умрешь, но другие считают, что должны убить тебя сейчас, это для них дело чести. Они придут скоро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100