И даже принесла мне некоторые средства, которые я собрал, воспользовавшись военной конъюнктурой…. Но это не так уж и важно. Главное – это пробраться после Северо-Западного Северо-Восточным проходом и таким образом завершить кругосветное путешествие по полярным морям, по оторочке полярной шапки нашей планеты!
Амундсен дружески улыбнулся Джону:
– Позвольте мне еще раз выразить восхищение подвигом вашей жизни… Да, благодарное человечество превозносит заслуги великих путешественников, открывающих новые земли, преодолевающих огромные земные расстояния и препятствия, которые воздвигает природа. Но не менее трудно и почетно исследование невиданных материков, тех пространств обитания человеческой души, которые представлены на этой земле разнообразнейшими народами. Проникнуть в загадочные души аборигенов Арктики не менее почетно и трудно, нежели проникнуть в широты, покрытые ледяными полями… Я восхищаюсь вами, мистер Макленнан! Ваши наблюдения неслыханно обогатят науку, ибо они будут сделаны не со стороны, а как бы изнутри.
– Вы глубоко ошибаетесь, – горячо возразил Джон. – Никто не хочет меня понять, и никто, даже моя мать, не может поверить, что я поселился здесь, не имея иных побуждений, кроме желания жить обычной жизнью северного человека. И ничего больше, поверьте мне!
На лице прославленного полярного исследователя появилось выражение любопытства и некоторого замешательства.
– Извините, но я не хотел вас обидеть, – пробормотал он.
– Я уже отвык обижаться на это, – улыбнулся Джон. – Только и мечтаю, чтобы эта земля всегда принадлежала тем, кто живет на ней, чтобы порядки, заведенные испокон веков и проверенные жестокими испытаниями, остались и служили сохранению этих людей…
– Вы удивительно повторяете вслух то, о чем я думаю на протяжении многих лет, – задумчиво проронил Амундсен. – Эти мысли возникли у меня еще тогда, когда я зимовал у южного берега земли короля Уильяма. Тогда я впервые познакомился с эскимосами и испытал на себе не только их радушное гостеприимство, но и убедился в их высокой нравственности…
– Превозносить какие-то особые нравственные качества этих людей так же ошибочно, как и недооценивать их, – заметил Джон. – Суть в том, что чукчи и эскимосы совершенно такие же люди, что и остальное человечество. Видеть подвиг в том, что я живу вместе с ними, значит отрицать в них наших братьев…
– Извините, не совсем понимаю вас, – вежливо перебил Амундсен.
– Если бы я поселился среди волков и жил их жизнью, или, скажем, среди медведей, или любых других животных – это тоже бы рассматривалось как подвиг, как необычное состояние человека, как ограничение его человеческих потребностей во имя науки, – пояснил Джон. – Но ведь я живу среди людей! Так в чем же моя необычность, моя исключительность? Быть может, только в том, что теперь моя жизнь, как и жизнь моих земляков, больше всего соответствует человеческой?.. Извините, я не собираюсь заниматься никакими исследованиями – ни этнографическими, ни антропологическими. Я считаю это оскорбительным по отношению к моим друзьям и ко мне тоже…
– Простите, – еще раз пробормотал Амундсен. – Я никак не хотел вас ни обидеть, ни оскорбить… Я только хотел напомнить вам, что у всякого цивилизованного человека есть долг перед человечеством. Есть расовые предрассудки и узкий взгляд на вещи и явления. Для разоблачения мерзких измышлений насчет неполноценности малых народов ваши свидетельства были бы необычайно ценны… И потом вспомните: все цивилизованные люди, которые по тем или иным причинам попадали в сходное с вашим положение, считали своей обязанностью написать об этом. Ну если не научный трактат, то хотя бы живые наблюдения и какие-то мысли. Да и не может быть, чтобы вы не вели дневника!
При упоминании о дневнике Джону стало вдруг так стыдно, будто его уличили в чем-то непристойном. Он опустил глаза и виновато признался:
– Уже много времени я не притрагивался к бумаге.
– И напрасно, – мягко заметил Амундсен. – Я бы мог пристроить ваши сочинения в приличном издательстве. Я уже не говорю о чести и гонораре. Взгляните шире. Вашими записками заинтересуются такие высокие международные организации, как, например, предполагаемая Лига Наций. Может быть, удалось бы добиться международного закона, охраняющего северные народности, их культуру и собственный уклад жизни…
– Точно так же, как создаются заповедники для редких животных или… Да за примерами ходить далеко не надо – индейцы в Канаде и Соединенных Штатах!
– Да, но я говорю не к тому, чтобы повторять прошлые ошибки, а предотвратить будущие! – раздраженно возразил Амундсен. – Не забывайте, что большевистская власть находится совсем рядом с вами – в Анадыре и Уэлене!
– Почему все предостерегают меня, а не Орво, Ильмоча или Тнарата? – с болью в голосе воскликнул Джон.
Кто-то поскребся в тонкую дощатую дверку. Джон открыл дверь и увидел Пыльмау. Она глазами звала мужа.
– Извините, – Джон вышел в чоттагин, прикрыв за собой дверь в каморку, в которой остался великий путешественник. – Что случилось? – спросил Джон.
– Ильмоч приехал.
– Не хочу я с ним разговаривать! – отмахнулся Джон.
– Но он хочет сказать что-то очень важное. Он был близко от Анадыря, – Пыльмау смотрела на мужа умоляюще.
Подчинившись взгляду, Джон нехотя спросил:
– Ну хорошо, где он?
– В пологе, чай пьет, – ответила Пыльмау и с готовностью приподняла меховую занавесь.
Ильмоч сидел в одной набедренной повязке и шумно тянул с края блюдца горячий чай. Он держал журнал и с любопытством рассматривал картинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188