Шокер… Ну правильно, на поясе. Он, видно, решил кардинально предохраниться. А я летела, взбесившаяся, откуда тормоза? Мощный удар потряс меня, и я лишилась всего на свете, разом: словно форточка захлопнулась – дресь! – и… какой светильник разума угас!
Как меня волокли в казарму, как обмывали, раздевали, укладывали баиньки – хоть тресни, не помню. Очнулась я утром третьего (а то и четвертого) дня под душераздирающее:
– Подъем!
Я лежала на боку, подтянув к животу колени. Ноль внимания, фунт презрения. В голове – только и памяти, что о вчерашней рукопашной. Повеселилась. Кому хуже-то сделала? Плечо ноет, почки – на кусочки. Тоска необъятная – налицо. Что дурно, то потешно, да?
Я еще больше скрючилась, уткнулась коленками в подбородок. Уйди, сволочь… Не видишь, я – улитка. На склоне лет я.
– Подъем! – повторил охранник, подбираясь ближе.
Нет, не выказывала я ему никакого почтения. Пусть «шокирует». Нам, татарам, все равно. Тогда он подошел еще ближе, остановился в каком-то метре.
– Ты меня уважаешь? – тоскливо пробормотала я, рассматривая висящий у него на поясе электрошокер.
– Подъем, – сказал он в третий раз.
И бесцеремонно стянул с меня простыню. Не уважает… Что произошло потом, одной лишь безысходностью не объяснишь. То ли я почувствовала себя оскорбленной, то ли поза его – нечто типа «рабочий без колхозницы, но с утянутой простыней» – показалась благоприятной для контакта, но факт – меня опять куда-то понесло. Я откинулась назад, делая вид, будто встаю, а сама сгруппировалась и, используя толчок, послала правую ногу охраннику в пах! Да с какой яростью!
Надо же случиться – попала… Выпучив глаза, этот тюлень присел на полусогнутые, схватился за свое хозяйство, захрипел неистово:
– С-сука…
Ага, не выдержал, не выдержал… Но вдруг как-то чересчур уж не по плану он пришел в себя, сжал волю, челюсть и шагнул вперед, простирая ручищу к моему горлу. Вот и конечная, – философски подумала я…
– Не трогать! – недвусмысленно предостерег строгий голос.
Неплохая мысль. Охранник замер, словно ткнулся лбом в преграду, потом неохотно оттянул руку, отошел на несколько шагов. Челюсть у него тряслась – боль давала знать. Но и выдержка – позавидуешь. Мо-ло-дец.
Оксана «Сранцевна» Зиггер, одетая в джинсовый комбинезон, стояла у порога и задумчиво постукивала веточкой по колену. Волосы собраны в пучок, глаза аккуратно подведены, а немного напряженная поза говорила о том, что женщина думает. Наверное, о том, что доверять большое дело правления миром первой встречной истеричке как-то несерьезно.
– Дина Александровна, побойтесь бога, – улыбнулась она мне сдержанно. – Остановитесь. Вы уже покалечили трех охранников. На вас ведь не напасешься.
– Пошла вон, – сказала я, натягивая на горло отвоеванную простыню.
– Возьмите ее, – вздохнула рыжая. – И сопроводите в девятый блок.
И посторонилась. В комнату с шокерами наперевес ворвались двое быкастых в сером. Я заплакала. Есть от чего в отчаянье прийти. Опять на нашу Красную Шапочку напали волки!
«Расслабься, – твердила я себе. – Отвлекись. Думай о родине, о цветах, о детях, о том, как поедешь в июле в Крым и будешь всеми днями вертеться на песке. Не думай о том, что нет выхода. Из любого ужаса есть, по крайней мере, один выход, аварийный. Ищи другие, аварийный не убежит. Ищи, ищи, девочка. И расслабься ты, ради бога!..»
Я отдалась на волю форс-мажора. Испытаньице, уготованное мне на сей раз, явно не было рассчитано на слабые поджилки (впрочем, как и предыдущие). Одна отрада – они вкатили мне что-то расслабляющее. Как всегда перестарались. Я передвигала ноги со скоростью сонной черепахи, я просто не могла идти быстрее, любые попытки ускорить движение терпели крах: суставы скрипели, как ржавые уключины, ноги обрастали путами, пудовыми гирями – со стороны могло казаться, что я плыву против бурного течения, расходуя массу энергии, а по результатам уподобляясь той горе, которая рождает мышь…
Моя новая Голгофа располагалась глубоко под землей. Очень глубоко. Практически в аду. После трех уколов, сделанных последовательно, с пятиминутными интервалами, все стало безразлично, страхи и желания отключились, остался голый охлажденный ум. Я помню, как долго люди в сером везли меня вниз в решетчатой, разболтанной клети, мимо стен, покрытых слизью, мимо мерцающих фонарей. Внизу охрана сменилась. Быки в сером уступили место заморышам в черном, с бледными, натянутыми на черепа физиономиями, которые и втолкнули меня в ад…
Это был душный коридор, тускло освещенный красноватыми лампами. Царило зловоние. По бокам располагались зарешеченные камеры, а на том конце – чернел продолговатый проем. До него было метров пятьдесят.
Дверь за спиной, сваренная из швеллера и стальных листов, отрывисто лязгнула. Я осталась одна с обитателями камер…
Условия эксперимента были просты и понятны. Мне предстояло пройти по коридору и сгинуть в проеме. Всего лишь.
Медленно, с усилием переставляя ноги, я тронулась в путь. Камеры (а по сути два узких узилища, идущие параллельно коридору) ожили. Обитатели зашевелились. Кто-то стал подниматься, кто-то припал к решеткам. Кто-то пытался заговорить…
Это были странные арестанты. В принципе, нечто аналогичное со времен памятной перестройки наблюдается в злачных местах Руси: на вокзалах, в подвалах, теплотрассах, всевозможных бойлерных, коллекторных, где кишмя кишат бомжи. Уродливые, гниющие существа, за годы бродяжничества растерявшие человеческий облик… Иного сравнения я не подберу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100