Наталья открыла глаза и посмотрела в ее сторону.
— За что сидишь?
Она пожала плечами:
— Ни за что.
— Так не бывает, — усмехнулась женщина. — Даже если не виновата, что-то ж на тебя менты вешают.
— А, ты об этом? — Наталья мрачно усмехнулась. — Тогда — за убийство.
Реакцией на ее слова была моментально наступившая тишина.
— За убийство? — послышалось немного погодя из глубины камеры. — А ну-ка, подруга, давай сюда. Посторонитесь, жирные сучки, дайте человеку присесть.
Наталья, у которой уже изрядно затекли ноги, поднялась и направилась в сторону говорившей — отказываться от предложенного места она не собиралась.
На нарах сидела женщина лет пятидесяти, с короткой стрижкой, резкими чертами лица и мужеподобной фигурой.
— Садись, — тоном, не терпящим возражений, заявила она.
Наталья присела у ее ног, опершись спиной о металлическую трубу.
— Я — Рита. А тебя как зовут?
— Наталья.
Они обменялись рукопожатиями.
— Давай рассказывай подробнее, на чем замели?
У Натальи не было ни малейшего желания распространяться о диких подозрениях следователя Старостина, но она понимала, что за относительный комфорт ей придется заплатить эту цену.
— Я же сказала — ни на чем… — нехотя произнесла она.
Рита снисходительно усмехнулась:
— Плохо ты, девочка, жизнь знаешь. За просто так и прыщ на заднице не вскочит. Попал человечек за решетку, пусть и по ложному обвинению, но все равно, значит, учудил он в этой жизни нечто такое, за что приходится платить.
Даже если у тебя кошелек в метро из сумки увели, это значит, что у тебя должок имеется, а отдавать не хочешь. Закон высшей справедливости… — Она подняла вверх указательный палец. — Вот меня возьми — сижу за воровство. По их законам получается, — она произнесла это с издевкой, кивнув головой в сторону двери, — что я преступница. Однако сама я так не считаю. Никогда в жизни ничего не брала и не возьму у простого трудяги. Зато всяких жирных боровов грабила и буду грабить, сколько бы мне сроков ни давали. Да вот только те на свободе, а я — здесь. А все наше отличие в том, что они грабят сразу множество людей, да еще якобы по закону, и чувствуют себя при этом героями, мать их… А я всего лишь инструмент в руках божьих, с помощью которого он восстанавливает высшую справедливость. И судьба моя куда тяжелее. Вот сейчас тот ублюдок, которого я «сделала», отправится загорать на Канары, а я — на зону вшей кормить. Но я не жалуюсь и не плачу. Все равно, — она подняла глаза вверх и смиренно сложила на груди руки, — всем воздается по справедливости.
«Философия…» — подумала Наталья с иронией, но без неприязни. Подобные мысли ей самой часто приходили в голову.
— Ну а теперь рассказывай про себя, — потребовала Рита. — Лишнего не говори, тут обязательно найдутся ментовские шестерки. — Она окинула камеру суровым взглядом. — Так, о судьбе своей, о том о сем… Как до такой жизни докатилась? Курить будешь? — Рита пошарила рукой где-то позади себя и достала пачку сигарет.
Наталья решила не отказываться. В нынешнем состоянии и положении она была не прочь и напиться до беспамятства, чего не делала уже очень давно.
Задумалась было над тем, с чего лучше начать рассказ, как вдруг Рита резко приподнялась и посмотрела на ее щеку.
— А это что у тебя за мушка? — спросила она озадаченно, разглядывая шрам в виде креста. — Татуировка сведенная? Такие, слышала, ставят за мокруху… Так ты что, девонька, замочила кого?.. Тебе сколько лет-то?
Наталья растерялась и, не зная, что ответить, опустила глаза.
Рита снова легла и задумчиво покачала головой.
— Ты и впрямь не простая, — изменившимся голосом медленно произнесла она, — а говоришь, ни за что повязали. Не правда. Бог — он все видит…
Солнце село, и камера погрузилась в полумрак, от которого не спасала тусклая лампочка под высоким потолком. Многие обитательницы камеры стали укладываться спать. Лишь небольшая группка женщин сгрудилась возле миниатюрного экрана переносного телевизора, который кому-то передали с воли. Женщины смотрели очередную серию бразильского «мыла», громко делясь впечатлениями и припоминая перипетии предыдущих серий.
— Укладывайся, — Рита отодвинулась к стенке, освобождая Наталье узкую полоску нар. — В СИЗО главное — выспаться. Попадешь на зону, там с этим будет проще. У каждого — своя шконка…
Наталья вдруг с ужасом осознала смысл ее слов. «На зону? — в груди у нее все сжалось и похолодело. — За что? Я не хочу ни на какую зону…» Она представила, каково это — годами жить за колючей проволокой, и комок подступил к горлу.
Стало безумно жалко себя. Сжавшись в комок, она тихо прилегла на бок, и горючие слезы потекли из глаз. «Господи, как я хочу домой, — взмолилась она, обращаясь к всевышнему. — Я же ни в чем не виновата! Да, я совершала дурные поступки, но меня всегда вынуждали к этому. Неужели меня никогда не оставят в покое? Боже, дай мне свободу, больше ни о чем тебя не прошу…»
Рита наклонилась над Натальей и, увидев заплаканные глаза, ласково погладила ее по голове.
— Поплачь, девочка, поплачь… Легче станет… — посоветовала она и отвернулась к стене.
Постепенно все утихло, телевизор выключили. Вскоре прозвенел громкий звонок: наступило время отбоя. Женщины еще какое-то время ворочались, но вскоре одна за другой уснули. Лишь изредка из коридора доносились голоса охранниц и лязг дверных замков. Наталья не заметила, как погрузилась в тревожный сон.
Поначалу она словно со стороны видела себя лежащей на нарах, а затем в ушах явственно раздался шепот ее ненавистной тетки: «Красавица моя, милашка, — ласково шептала Ляля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108