Раздался несильный хлопок – это из легких Рамсеса разом вышел весь воздух. Зная, что какое-то время к Эмерсону не вернется способность к членораздельной речи, я сосредоточилась на поверженном спасителе Рамсеса.
Стоило мне наклониться, как в ноздри снова ударил тошнотворный опиумный дух. Подавив отвращение, я стянула с его головы тюрбан, чтобы лучше определить степень ущерба. Раненый зашевелился и закрыл лицо ладонями.
– Вставайте, – произнесла я ободряюще. – Не бойтесь. Я ударила вас по ошибке. Ребенок поведал мне о вашей храбрости.
Ответа пришлось дожидаться долго. Наконец из-под тряпок раздался сдавленный голос:
– Отпустите меня, госпожа. Я ничего не сделал. Мне ничего не надо. Отпустите!
– Клянусь всемогущим Аллахом, я вам не враг. Наоборот, хочу вас отблагодарить. Позвольте мне взглянуть на вас при свете луны. Вдруг вы ранены? – Человек не шелохнулся, и я нетерпеливо продолжила: – С нами вы в полной безопасности. Вот этот мужчина – великий и знаменитый Эмерсон, Отец Проклятий, а я – его жена, меня еще называют Ситт-Хаким.
– Я вас знаю, госпожа.
– Чего же вам тогда бояться? Если вы слышали мое имя, то вам понятен его смысл: госпожа доктор имеет кое-какие медицинские познания и...
Как и следовало ожидать, последние слова долетели до слуха Эмерсона, который редко упускает шанс поиздеваться над моим стремлением исцелять страждущих. Тем не менее на сей раз он воздержался от язвительных замечаний. Видимо, Рамсес объяснил ему ситуацию и чувство признательности потеснило иронию. Схватив поверженного человека за руку, Эмерсон одним рывком поставил его на ноги.
– Да пребудет на вас благословение отца спасенного сына... – начал он на сочном арабском, сжимая бедняге ладонь в нещадном пожатии.
Но продолжить речь не удалось: спаситель сына упал на колени и уронил голову.
– Вам нет нужды преклонять передо мной колена, – величественно пророкотал Эмерсон.
– На мой взгляд, папа, это не проявление благодарности, а обморок, – деловито подсказал Рамсес. – Я уже говорил, что один из нападавших был вооружен ножом – такие здесь зовутся...
– Будь я проклят! – удивленно выругался Эмерсон. – Кажется, ты прав, Рамсес. Его пальцы выпачканы чем-то липким... По-моему, это кровь.
– Раз уж ты в него вцепился, Эмерсон, то хотя бы вытащи на лунный свет, – подсказала я. – Но советую обращаться с раненым поаккуратнее.
– А ведь верно... – пробормотал Эмерсон. Подхватив раненого под мышки, он оттащил его в сторонку, где было посветлее.
Здесь уже собрались любопытные. Убедившись, что речь идет о презренном оборванце, европейцы тотчас потеряли к происходящему интерес. Зато египтяне, узнав Эмерсона, столпились вокруг нас, ожидая развлечения. Один обнадежил соседа такими словами:
– Отец Проклятий – прославленный маг. Вдруг он умеет воскрешать мертвых?
Сцену предстоящего воскрешения услужливо освещали факелами и фонарями. Шейх Абу подскочил к Эмерсону, чтобы его поздравить.
– Хвала Аллаху, ваш сын спасен!
– Именно так, – отозвался Эмерсон. – Но ваших людей хвалить совершенно не за что. Вы у меня еще...
– Давай не отвлекаться на мелочи, Эмерсон, – вмешалась я. – Поднесите фонарь ближе, Абу. И дайте мне ваш нож.
В теплом желтом свете керосинового фонаря пятна на рукаве бедняги, казавшиеся раньше чернильными, зловеще заалели. Я отняла у Абу нож и приготовилась разрезать ткань. Замершая в ожидании толпа удивительно напоминала груду тюков с грязной одеждой, свалившихся с телеги.
– Это великая Ситт-Хаким, – прошептал кто-то. – Сейчас она отрежет ему руку и съест!
– Отойди, дай посмотреть! – всполошился другой невидимый зритель.
Ножевая рана обнаружилась между кистью и локтем. К счастью, главные мышцы и кровеносные сосуды не пострадали, тем не менее я потуже наложила повязку. Пациент лежал неподвижно, не размыкая век, но я догадывалась, что он уже пришел в сознание. Догадка подтвердилась, когда я попыталась снять с него тюрбан: он схватил меня за руку, пытаясь помешать оголить голову.
– Я должна осмотреть ваш череп. Вдруг у вас... Черт, – пробормотала я, переходя на родной язык, – как будет по-арабски «сотрясение мозга от удара зонтиком»?
– Если такой диагноз существует, я с ним не знаком, – заметил Рамсес, садясь рядом со мной по-турецки. Он принял эту позу с той же недоступной мне легкостью, с какой ее принимают все египтяне, вплоть до дряхлых стариков. – Но ты можешь не искать арабский эквивалент, мама: сей джентльмен – англичанин.
– Учтивость – похвальное качество, – ответила я сыну, радуясь, что он в кои-то веки сам умолк. – Однако вряд ли оправданно называть джентльменом этого несомненно честного, но в остальном сомнительного субъекта. Ты сказал, что он англичанин?
– Самый настоящий. Я подумал так еще вчера, когда он жонглировал апельсинами, выкатившимися из тележки старого торговца. Кельтам присущи характерные черты и телосложение, к тому же щетина на его лице, пусть и потемневшая от грязи, явно рыжая. Если у тебя, мамочка, есть сомнения по поводу моей наблюдательности или познаний в анатомии, то добавлю, что с его губ сорвалось словечко «дьявол», а оно...
Занудство нашего чада воистину доведет меня когда-нибудь до могилы!
Тут человек, которого Рамсес причислил к соотечественникам, отчетливо простонал:
– Дьявол!
Глаза открылись и оказались синими – но не сапфировыми, как у Эмерсона, а цвета бирюзы, излюбленного камня древнеегипетских ювелиров.
– Чепуха! – отрезала я, не желая признавать свою ошибку. – Встречаются же берберы с синими глазами и высокими скулами! Эти дети пустыни – очень красивый народ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96