Есть в ней что-то такое загадочное и волшебное, и большин­ство ражих головорезов с большой дороги не решаются к ней подступиться, а лишь смотрят ей вслед с непонятной тоской (теребя свои детородные члены). Ибо, хотя она будит неудер­жимую похоть в мужских причиндалах – и сотни мужчин из­нывают по ней, даже увидев ее один раз, словно их фитильки опустили в квасцы, – заговорить с ней решаются очень не­многие. Одинокие волки, уже навострившиеся поживиться добычей, разлетаются, словно мухи, с ее пути. А если редкий бесстрашный разбойник все же отважится заступить ей доро­гу, она сминает его мощной грудью и идет себе дальше, даже не замечая оглушенного тела, которое топчет ногами.
Гонимая только горячим желанием своего сердца, наша героиня пренебрегает всеми остальными потребностями и нуждами. Она испражняется и отливает мочу прямо на ходу, а если ей вдруг захочется пить – так у дороги немало заводей. И только голод дает о себе знать: дикие яблоки и ежевика – плохая замена овечьим мозгам и распаренному рубцу. Так и случилось, что после трех дней поста желудок Белкулы начал сопротивляться. Уже в сумерках выходит она по поляну, где над костром кипит котелок. Хозяева котелка оставили его без присмотра, а сами куда-то ушли. Белкула, недолго думая, под­нимает палку, выуживает из похлебки толстый кусок оленины и тут же впивается в него зубами.
После первого куска мяса голод разыгрывается с новой си­лой, и Белкула с жадностью опустошает весь котелок. Ублажив свое пузо, она засыпает прямо у тлеющего костра, ибо на сы­тый желудок всегда клонит в сон. Она спит мертвым сном и не знает, что вокруг собрались разбойники, слетелись, точно со­роки к овечьей туше, подвешенной на крюке. Стоят – таращатся, истекая слюной. Руки с запекшейся под ногтями кро­вью тянутся к рукоятям ножей. В любой разбойничьей шайке существует своя строгая иерархия. Так что главарь банды – косоглазый, с бельмом на одном глазу и гнилыми зубами – первым подходит, со спущенными штанами, к храпящей жертве. Для Белкулы удар его пики – что укус комара, она перево­рачивается во сне и по случайности пришибает насильника пра­вой грудью, так что из того и дух вон. Первый помощник неза­дачливого главаря испускает последний вздох, раздавленный между грудями Белкулы, как алчный скорняк между двумя тю­ленями. Остальные разбойники, рангом пониже, также находят бесславную смерть. Один задыхается между бедрами у Белкулы. Еще двоих, норовивших взять крепость с тыла, сбило с ног мощным выбросом ветров, и они раскроили себе черепа о ство­лы деревьев. Когда же Белкула, зевнув, откусила шестому раз­бойнику напрочь все его мужское достоинство вместе с мошон­кой, седьмой в ужасе убежал. (Убежал, впрочем, недалеко. В отличие от своих перекинувшихся товарищей, которые жили по принципу «сила есть, ума не надо», этот седьмой не отли­чался телесной мощью, но зато был человеком весьма хитроум­ным и предприимчивым, о чем мы еще скажем позднее.)
Пока еще робкий и боязливый, рассвет все-таки разгоняет ночную тьму, и Белкула открывает глаза под сладкое пение соловьев. Заметив разбойников – с окоченевшими и затвер­девшими членами, только не теми, которыми надо; бездыхан­ных, в золе от костра, – она рассуждает вполне резонно, что раз они мертвые, то она живая, и направляется целая и невре­димая (хотя два внимательных глаза следят за ней на расстоя­нии) к славному городу Генту.

О том, как Белкула, прибывши в Гент, забывает о цели своего похода
По прибытии в город, любезные господа, к Белкуле тут же подкатывает худощавый такой мужичок, рыжий, что твоя морковка – не молодой и не старый, явно тертый калач: жи­листый, рожа обветренная и вся в чирьях, – выныривает от­куда-то из теней, даже и не поймешь откуда. Словно важный посланник, обращается он к приезжей красавице, склонившись в картинном поклоне:
– О восхитительная царица, о нежнейший цветок, снизой­ди до смиренного своего слуги, выслушай его благосклонно и не гони сразу. Зовут меня… э… Копрологус, перераспределяю­щий блага земные. Я как раз возвращался из Дома счетчиков зерна, размышляя над некоторыми финансовыми вопросами, как вдруг сияние твоей красоты ослепило мне взор…
Подобный подход оставляет Белкулу холодной и равно­душной. Она идет себе дальше, не обращая внимания на Коп­рологуса, который, однако же, не отстает, но в корне меняет тактику:
– Послушай, красавица, ты одна в чужом городе, без дру­зей и без гроша в кармане. А у меня тут хорошие связи. И роскошный дом. Можешь там поселиться. Я даже платы с тебя не возьму, лишь иной раз попрошу об услуге – тебе и делать-то ничего не придется, даже с кровати вставать не надо.
Но Белкула не отрывает глаз от фасадов домов, от их рос­кошных фронтонов и мерцающих окон. И только, когда на пути попадется пекарня, где с лотка продают свежие, с пылу с жару kramieken, как тут называют булочки со смородиной, и Белкула жадно вдыхает в себя их запах, Копрологус смекает, чем ее взять.
– Хочешь есть? У меня есть, что покушать. Суп, фрика­дельки и сыр.
Это Белкула расслышала хорошо (ее глухота избиратель­на, как это часто бывает у стариков). Она тащит своего костля­вого спутника к ларьку с едой и сметает все прямо на месте – за счет Копрологуса, разумеется. Но тот не жалеет потрачен­ных денег, поскольку знает, что, когда дама сыта, у нее разго­раются аппетиты иного свойства.
И вот Белкула насытилась (всего-то и надо, что пол-ящи­ка булок и несколько сотен strikken, то есть кренделей с мас­лом и темным сахаром) и уже полностью предается в руки своему благодетелю. Тому не терпится самому испытать даро­вания Белкулы в области тех деликатных услуг, которыми он намеревается торговать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81