клиент пошел классом повыше. Вместо мастеровых и бродяг-оборванцев приходят купцы в дорогих шелках, и пахнет от них зерном. Вместо ткачей состоятельные торговцы из суконных рядов заходят в по­исках отдохновения – в пароксизмах блаженного забытья – после тяжелого трудового дня. Спальня Белкулы превращает­ся в катакомбы petites morts. Старики умирают, безумно счастливые, от разрыва сердца; подмастерья спускают в шта­ны от одного только вида роскошных бедер; неудовлетворен­ные мужья барахтаются в горько-сладком желе. Городские печатники, подтверждая дурную свою репутацию, распростра­няют пиратские копии гравюр с изображением божественной анатомии; для разумеющих грамоту доморощенные рифмоплеты сочиняют октавы на вульгарной латыни, где превозносят таланты Белкулы в выражениях самых что ни на есть непот­ребных. Даже золоченый дракон с башни Беффруа наклоняет­ся с остроконечного шпиля, дабы понаблюдать за пылким со­итием своих цеховых мастеров.
Белкула довольна, что все ее мужики остаются довольны, и сама иной раз получает какое-то удовольствие, когда ей по­падается кто-то, кто хотя бы приблизительно соответствует ее меркам. Но, как говорится, tempus fugit. Сон вожделения длился недолго.

Глава, в которой Питер Сивуха и Освольт ван Тошнила объединились перед лицом несчастья, а мы узнаем кое-что интересное о происхождении человека, которого эти достойные господа наняли для исполнения важной миссии
Культурные и утонченные люди обладают особым талан­том объединяться с жестокими, грубыми и тупыми скотами, когда того требуют обстоятельства. И вот как-то днем после обеда Освольт ван Тошнила и Питер Сивуха встречаются в доме купца, то есть даже не в доме, а в тенистом саду перед домом. Питер Сивуха задумчив и мрачен, чисто выбрит и трезв как стеклышко; он обводит критическим взглядом скамью, куда ему предложили сесть, потом с достоинством присаживается и подносит к своему ученому носу маленький ароматический шарик со смесью душистых трав. Освольт ван Тошнила – эта­кий румяный здоровячок с отвисшим пузом и манерами самы­ми грубыми: он громко пердит, не стесняясь присутствием гостя, ибо дух дорогих кушаний, съеденных за обедом, при­ятен ему и в таком исполнении. Речь Питера Сивухи, как все­гда, витиевата и пестрит латинизмами и нелепыми неологиз­мами, непонятными никому, кроме самого Питера. Освольт ван Тошнила (который языкам не обучен, но в совершенстве владеет английской, французской и немецкой бранью) гово­рит так, как будто Цицерон задохнулся еще при рождении, а Демосфен был шотландцем из горцев. И все-таки, несмотря на различия, между Человеком Науки и Человеком Коммерции крепнет тесная дружба, порожденная взаимной необходи­мостью.
– Была у меня настоятельная побудительность, – гово­рит Питер Сивуха, – кустодиальным своим опекунством ис­править природу Белкулы, ибо в силу врожденной нематри­мониальности и sine magistrum проявляет она все распутные слабости, свойственные ее полу, и потребно ей мудрое наставление и руководство.
– Это правильно, – соглашается ван Тошнила, – без ру­ководства оно никак. Она за свои поступки не отвечает, так что ей нужен крепкий мужчина, чтобы держал ее в строгости.
– Тщательно разработанная мной метода по интеграции моральных концептуалий в данном случае оказалась несосто­ятельной, ибо разум дикарки по природе своей не подвержен эрудиционному воздействию экстраполярной науки.
– Да, она так и осталась дикаркой. А ты, Сивуха, не смог превратить ее в женщину добропорядочную. Люди и так уж украдкой смеются, а скоро будут смеяться открыто.
– Это вы истину говорите, – хмурится Питер Сивуха. – Однако следует принять во внимание и то немалозначительствующее обстоятельство, что и доброму имени ван Тошнилы угрожает фрустрационная дискредитация.
– Это как?
– Теперь, когда ваша тайна раскрыта, Белкула может взять имя матери, и тогда ваше доброе имя будет уже безнадежно запятнано.
Разъясненная в данном ключе, ситуация требует незамед­лительного вмешательства. Весь день до самого вечера обес­покоенные столпы общества напрягают умы: составляют план по захвату Белкулы и в итоге решают (с большой неохотой) прибегнуть к помощи печально известной Греты из Антвер­пена. Только Безумная Грета (как называют ее неблагодар­ные горожане), беспринципная мародерка, разыскавшая и захватившая беглую герцогиню Дармштадтскую и подавив­шая в одиночку мятеж еретиков в Оденарде, сможет добить­ся успеха в столь непростом предприятии. Безумная Грета не знает жалости, с ее зверской жестокостью может сравниться лишь ее жадность до денег, а благородные господа предлага­ют немалое вознаграждение за поимку и возвращение Белку­лы.
Письмо запечатано и отправлено по назначению, и вот – по прошествии двух дней, на третий – шум и гам за окном привлекают внимание Питера Сивухи и Освольта ван Тошнилы. Что за переполох?! Они выглядывают в окно, и там, по­среди мостовой, стоит руки в боки Безумная Грета, похожая на зловещую птицу, предвещающую беду. При полном параде, в переднике и в доспехах. За ней по пятам – толпа возбужден­ных домохозяек с добром, награбленным в Варенбурге: кули с мукой, ткани, столовое серебро. Сама же Безумная Грета – ну чистая ведьма: восьми футов ростом, сухая, костлявая, с губами, сжатыми в тонкую линию. Посмотреть на нее, так и вправду поверишь в ее похвальбу, что она славно пограбила в Преисподней и вернулась назад целой и невредимой. (Всем известно, что вход в Преисподнюю находится где-то в далеких болотах Ирландии, что дает повод все-таки усомниться в прав­дивости данной истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81