– Баловник, – не выдержал Муха, – теперь, когда я умею держаться по-благородному, не пора ли учить меня всяким наукам? Я знаю манеры, но внутри я пустой.
Принц Баловник вскочил, как ужаленный. Он сощурил глаза, так что они превратились в яркие черные шрамы.
– Я – не подданный короля, – прошептал он. – Я сам по себе, меня нельзя ни придумать, ни вылепить по шаблону. – Муха кивнул, хотя ничего не понял. – Я существую своей во­лей, изъявляю себя в бытие, – продолжал принц. – И в доказа­тельство я сожгу эту библиотеку.
Бедный Муха аж поперхнулся, его лицо стало красным, как царственный пурпур. Из глаз брызнули слезы, но и сквозь пелену слез он увидел, как вызывающе усмехнулся принц – усмешка блеснула, словно кривая турецкая сабля. Сможет ли он удержать своего высокородного друга от исполнения мя­тежного замысла? Может быть, надо предупредить библиоте­каря? Ибо сердце его сжималось от мысли, что все эти книги погибнут в пламени. Но он боялся лишиться расположения принца Баловника, а вместе с ним и всех радостей жизни. Король, похоже, вообще не способен сердиться на сына; а когда-нибудь принц и сам станет королем, и вот тогда… Муха надеялся, что тогда и ему будет очень неплохо. Поэтому он прикусил язык.
Впрочем, принц Баловник не бросился исполнять свой план сию секунду. Нет, тут нужна была хитрость. Принц за­прятал свое недовольство и изобразил бурный восторг и не­одолимую тягу к учению. Он уговорил короля разрешить ему спать прямо в библиотеке, чтобы книги всегда были рядом. Может, ему и еду будут туда подавать? Чтобы он не отрывался от чтения. И еще ему нужны свечи – много свечей.
– А библиотекарь пусть отдыхает, он уже старенький, у него спина больная. Я сам прекрасно управлюсь, отец. Не надо за мной надзирать.
Его величество, смеясь от радости, не отказывал сыну ни в чем. И Муха сам не заметил, как настал тот день, когда они с принцем заперлись в библиотеке с горящими свечками в обеих руках.
– Сначала история, – сказал принц. – Жизни военачаль­ников и императоров. Бог да сгноит их кости.
Вместе они побросали книги на пол, и принц Баловник поднес горящую свечку к смятым листам, вырванным из ка­кой-то книги. Поначалу огонь только робко облизывал корешки, но потом разгорелся, отбросив страх. Языки пламени вырывались то там, то тут, словно жадные язычки ящериц-хамелеонов. Когда книги занялись уже как следует, огонь перекинулся на занавески. Занавески обрушились на пол. Карта мира над головой принца Баловника скорчилась в пламени, как живая иллюстрация к Апокалипсису. Принц испугался и закричал, призывая на помощь.
Бывают мгновения, любезные господа, когда даже самый терпимый отец, потакающий всем капризам своего обожаемого чада, все же теряет терпение и устраивает оному чаду хорошую порку. Однако же методы простолюдинов (розги, тапочек или ладонь) – ничто по сравнению с королевским подходом к на­казанию несносного отпрыска.
– За это последнее непослушание, – сказал его величе­ство, когда пожар благополучно потушили, – и за обман по­лучишь шестьдесят плетей.
Принц упал на колени. Хрипя в железных объятиях страж­ника, Муха едва не лишился чувств – ему было больно смот­реть на страдания друга.
– А что касается твоего товарища, – продолжал король, – отошлите его на кухню, или куда там… ну, в общем, откуда он появился и где ему самое место.
Муха в ужасе зажмурился. Но принц умел говорить убеди­тельно, и его мольбы были весьма красноречивы.
– Отец, – сказал он, – я совершил нехороший посту­пок. Это я все придумал и привел план в исполнение. Муха был там, со мной, только из-за любви ко мне. И видеть, как он страдает за мой проступок, для меня тяжелее, чем любая телесная боль. Поэтому, умоляю тебя, пусть его выпорют за меня, дабы я заплатил самую высокую цену за свое непослушание.
По тронному залу пронесся невнятный шепот. Муха тяже­ло сглотнул.
– Быть по сему, – объявил король. – По обычаю коро­левства и по моему королевскому слову, Ухо займет место принца и, став его мальчиком для битья, примет восемьдесят плетей в назидание моему сыну.
Увы и ах, как вдруг потускнели блестящие крылышки Мухи. Стражники уволокли его в темницу. Его вопли и крики еще долго дрожали эхом в коридорах и жужжали в ушах у слуг – и те отмахивались от них, как от мух.
В день, назначенный для показательной порки, в камеру к Мухе пришел тюремный капеллан. Приподняв подол рясы, как девица приподнимает юбки, переходя через ручей, он по­дошел к тому месту, где лежал Муха.
– Benedicite, – благословил капеллан грязный зад Мухи, ибо в камере было темно. – Сегодня, сын мой, тебе предстоит понести наказание. Предполагается, что ты не умрешь, так что мне незачем беспокоиться о твоей душе…
– Что? – сказал Муха.
– В этой стране, сын мой, вся политика строится на бо­жественной иерархии. Как говорил царь Соломон, царь ближе к Богу, чем его подданные. Царь есть помазанник Божий, и, в глазах Всемогущего Господа, не подобает сквернить царствен­ное седалище вульгарной поркой, однако же ты выступаешь посредником, сиречь мальчиком для битья, и таким образом дисциплина приводится в соответствие с христианскими до­бродетелями.
– Что? – сказал Муха.
– Принц понесет наказание в сопереживании, а простой человек – в данном случае ты – непосредственно ляжет под розги. А как иначе выдрессировать собаку?
– Но я же не собака, – захныкал Муха.
– Особы царских кровей чувствуют боль своих подданных и страдают страданиями своих подданных – вот почему принц назвал тебя, дабы ты принял его наказание, а он усвоил урок.
Вот так все и было. И так и будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81