– Это вот наше заведение…
В голосе Мишу звучит гордость. Перед нами – тесная будка, сколоченная из досок, сверху донизу забрызганная кровью. Кажется, будто ларек выкрашен этой кровью, как краской. К балкам на гвоздях подвешены крючья, на которых висят разделанные туши волов, баранов, телят.
Дядя Тоне отрезает мясо большим резаком, взвешивает, заворачивает в бумагу и протягивает покупателю. Деньги бросает на стойку. Руки его выше локтей вымазаны кровью и жиром. На нем длинный кожаный фартук, бывший когда-то желтым…
Дядя Тоне лицом похож на моего деда, но голос и душа у него – бабки из Кырломана. Он смотрит на меня, как злой пес. И рычит. Оскаливает клыки.
– Ну, а тебе чего? Уж не хочешь ли меня осчастливить?
– Не бойся, дядюшка. Хочу в работники наняться.
– Только тебя в этом городе и не хватало!.. Чтоб духу твоего здесь не было, еще раз попадешься – ноги переломаю!
– Больше не попадусь, дядюшка!
– Проваливай!
Пока мы так нежно, по-родственному обмениваемся любезностями, Мишу прокрадывается в лавку, сдирает со свиной ноги кожу. Дядя Тоне спохватывается и куском мяса, который оказался у него в руке, отвешивает сыну здоровый подзатыльник… Мишу опрометью бросается вон. Я спешу следом, но куда мне за ним. Мы уже вне опасности. Двоюродный брат делится со мной добычей…

Отец и мать советуются с тетушкой Финикой, куда меня вести, к какому хозяину пристроить… Наконец останавливают свой выбор. Тетушка Финика облачается в выходное платье.
На плите – горшок с фасолью. Сегодня ведь пятница! Базарный и постный день…
С тетушкой и отцом мы идем в ту часть города, где размещаются общественный сад и рыночная площадь, на которой крестьяне торгуют скотом…
– Ну и вонища, хуже во всем городе нет…
– Тут дубильные и скорняжные мастерские, – объясняет мне тетушка.
Меня вталкивают в узкое, длинное и темное помещение, забитое высохшими и вычищенными шкурами. Тетушка и отец входят следом. Хозяин сидит на стуле у стойки, листает расчетные книги. В помещении полно крестьян. Присесть негде, приходится стоять. Я слышу, как хозяин спорит с крестьянами, торгуется о цене.
В задней половине мастерской суматоха. Снуют взад-вперед парнишки чуть постарше меня. Хозяин командует. Парни спускаются в подвал, волокут оттуда груду шкур. Крестьяне отдают дубильщику деньги, забирают шкуры и направляются к скорнякам.
Хозяин замечает наконец мою тетку.
– Чем могу служить, госпожа Брэтеску?
Тетушка подходит ближе, показывает на меня.
– Окажите мне услугу, господин Моцату.
– Какую именно?
– Возьмите моего племянника. В ученики…
Отец, стащив с головы кэчулу, озирается по сторонам. Морщит нос. Не нравится ему хозяин, не нравится и мастерская. Впору взять меня за руку и увести. Но куда?!
Хозяин оглядел меня оценивающе:
– Слабоват вроде…
– И все же прошу вас, возьмите, – настаивает тетушка. – Пусть и он ремеслу выучится…
– Придется взять, коли вы просите. Парнишки мне нужны…
– Только не сердитесь, сразу-то я не сказала, – добавляет тетушка, – парень-то хромой…
– Хромой? А ну-ка, парень, пройдись-ка…
Я делаю несколько шагов. Хозяин смотрит.
– Ничего страшного, госпожа Финика, бегать ведь у меня ему не придется. Лишь бы работящий был и на первых порах вони не боялся. Наше ремесло ведь не… не парфюмерия…
– За это мы вам ручаемся – я и Тоне. А это его отец…
– У него и отец есть?
– Есть.
Тетушка Финика уходит. Уходит и мой отец.
– Как зовут-то тебя, цыпленок?
– Дарие…
– Редкое имя… Ну-ка, подойди поближе…
Я подхожу ближе.
Хозяин закатывает мне две крепкие оплеухи. Ой-ёй-ёй!.. В ушах звенит!..
Он передает меня какому-то усачу.
– Примите этого хромого цыпленка. Желает дубильному делу выучиться. Подубите его слегка. Вы знаете как. Только смотрите, до смерти не укокошьте…
Усач взял меня за шиворот. Мы очутились во дворе, позади мастерской. Усач созвал подмастерьев. Десять верзил, хозяйский сын одиннадцатый.
Из общественного сада слышалась музыка. Кто-то грустно пел под звуки пианино. Пение доносилось из белого двухэтажного дома, где были раскрыты окна. Звуки лились плавно и задумчиво, обволакивая и завораживая меня…
– Хозяин приказал отдубить его, – произносит усатый.

Отец покидал дубильню в подавленном настроении. Он легонько потрепал меня своей жесткой рукой по затылку, точно хотел погладить, и шепнул:
– Будь умником, сынок…
У мамы не хватило духу прийти взглянуть, где я буду в услужении. Если бы она вошла со мной сюда, то, наверно, не оставила бы меня здесь. Когда мы уходили от дяди Тоне, она долго смотрела мне вслед. Потом вдруг отвернулась, чтобы я не видел ее глаз. Я не видел, но чувствовал, что в них стояли слезы.

Хозяин Моцату велел своим подмастерьям подубить мне кожу, но не до смерти. Усатый подмастерье неожиданным ударом столкнул меня с самого верха лестницы. Я кубарем полетел прямо во двор. Поднялся на ноги. Одиннадцать парней окружили меня. Тесным кольцом. Кольцо сжималось все плотнее. Через такое не пробьешься. Да если даже и пробьешься и вырвешься наружу, разве убежишь?.. Двор с трех сторон обнесен высокой глухой стеной. С четвертой стороны дощатый забор отделяет его от узкой улочки, которая, как я скоро узнал, кончалась тупиком, где находились публичные дома. Поверх забора протянута колючая проволока, оберегавшая мастерскую и подвал от ночных воров. Я посмотрел в глаза обступивших меня парней – может, они просто шутят. Нет. У собак – и то глаза бывают ласковей. Я пожал плечами. Закрыл руками щеки. «Только бы лицо не изуродовали», – мелькнула мысль. Услышал голос усатого:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188