— Я, маменька, — робко ответила Сесилия.— Тебе больше пристало держать в руках четки. Счастье еще, что этими пистолетами… О, господи! Прости меня!Хотя дон Антонио и стоял на некотором расстоянии от них, он явственно слышал слова Изабелл. Лицо его сразу помрачнело.Он сделал едва заметный знак Сесилии и отошел с ней в сторону, как бы собираясь прогуляться по площадке.— Все это было действительно так, как говорит Изабелл?— Да, отец, но я уверена, что у Пери не было никакого дурного намерения.— Как бы то ни было, — заметил фидалго, — это может повториться. К тому же твоя мать очень этим напугана. Пожалуй, и в самом деле лучше, если он оставит нас и уйдет.— Это будет для него таким горем!— И для меня, да и для тебя тоже; мы оба ему признательны. Но мы не забудем его заслуг. Я сумею отблагодарить его от нас обоих; предоставь это мне.— Хорошо, отец, — воскликнула девушка, глядя на него полными восторга глазами. — Вы знаете, что такое благородные чувства.— Как и ты, милая Сесилия! — отвечал фидалго, нежно гладя ее по голове.— Ведь это вы научили меня всему хорошему; во мне бьется ваше сердце.Дон Антонио обнял дочь.— Ах, у меня есть к вам просьба!— Говори. Ты давно уже меня ни о чем не просила, я даже начал огорчаться.— Прикажите сделать чучело из этого зверя. Хорошо?— Раз ты этого хочешь…— На память о Пери.— И для тебя и для меня лучшая память о нем — ты сама. Если бы не он, разве бы я мог сейчас тебя обнимать?— Только я подумаю, что он уйдет от нас, мне плакать хочется.— Не удивительно, дитя мое, слезы — это бальзам, который господь дал женщине, ибо она слаба; мужчине в нем отказано, ибо мужчина силен.Фидалго оставил дочь и подошел к двери, около которой в это время стояли его жена, Изабелл и Айрес Гомес.— Что же вы решили, сеньор Антонио? — спросила его жена.— Я решил исполнить ваше желание. Так и вам будет спокойнее, и мне легче. Сегодня или завтра Пери покинет этот дом. Но пока он здесь, я не хочу, — сказал он, слегка подчеркнув слово «я», — чтобы он услыхал от вас хоть одно грубое слово. Пери уходит из этого дома, потому что я его об этом прошу, а не потому, что кто-то другой его выгоняет. Вы меня поняли?Дона Лауриана, почувствовав, сколько энергии и решимости было в интонации, с которой фидалго произнес эти самые обычные слова, кивнула головой.— Я беру на себя поговорить с Пери! Передайте ему, Адрес Гомес, чтобы он зашел ко мне.Эскудейро поклонился. Фидалго, который собрался было уже уходить, вдруг вернулся.— Ах да, совсем забыл. Велите сделать чучело из этого великолепного зверя, я хочу, чтобы у нас осталась память о Пери. Пусть это чучело поставят у меня в кабинете.Дона Лауриана содрогнулась от отвращения, но постаралась скрыть свое чувство.— И к тому же жена моя привыкнет к виду этого зверя и не будет так бояться ягуаров.Дон Антонио удалился.Теперь его супруга могла привести в порядок волосы и заняться праздничной прической: она одержала большую победу.Пери в конце концов будет изгнан из этого дома, где — она была в этом убеждена — ему вовсе не следовало и появляться.Сесилия между тем после разговора с отцом направилась в сад. Тут она столкнулась с Алваро. Задумчивый и озабоченный, он расхаживал взад и вперед.— Дона Сесилия! — воскликнул молодой человек.— Оставьте меня, сеньор Алваро, — ответила Сесилия, даже не остановившись.— Чем же я вас обидел, что вы так со мной суровы?— Простите меня, мне тяжко. Вы ничем меня не обидели.— Я совершил проступок…— Проступок? — удивленно спросила девушка.— Да, — ответил кавальейро, опуская глаза.— О каком проступке вы говорите, сеньор Алваро?— Я ослушался вас.— О, это непростительно! — сказала девушка, слегка улыбнувшись.— Не смейтесь надо мной, дона Сесилия! Если бы вы только знали, как меня это мучит! Я тысячу раз уже раскаивался в том, что совершил, и все-таки чувствую, что способен повторить то же самое.— Сеньор Алваро, вы совсем забыли, что я не знаю, о чем идет речь. Какое непослушание?— Помните, вы вчера велели мне приберечь одну вещь, которую…— Да! — оборвала его девушка, покраснев. — Вещь, которая…— Которая принадлежит вам и которую, вопреки вашей воле, я вам вернул.— Как так вернули? Ничего не понимаю.— О, простите меня! Я поступил дерзко! Но…— Но я просто ничего не могу понять! — воскликнула девушка, начиная терять терпение.Алваро превозмог наконец свою робость и в нескольких словах рассказал о том, что он сделал прошлой ночью.Сесилия слегка нахмурилась.— Сеньор Алваро, — сказала она с упреком, — вы поступили дурно, очень дурно. Пусть, по крайней мере, никто об этом не знает.— Клянусь честью!— Этого мало. Вы должны взять обратно то, что вы туда положили. Я не стану открывать окна, пока там будет лежать вещь, принять которую я могла бы только от отца и к которой я даже не вправе прикоснуться.— Сеньора! — пробормотал удрученный молодой человек, побледнев.Сесилия подняла глаза. Она увидела на лице Алваро столько горя и отчаяния, что сердце ее смягчилось.— Не корите меня тем, что произошло, — сказала она кротко, — во всем виноваты вы сами.— Я знаю и ни на что не жалуюсь.— Поймите, не могу я принять этого подарка. Потому-то я и просила вас сохранить его на память.— О! Теперь я буду его хранить: он поможет мне искупить мою вину и всегда будет напоминать о ней.— Это будет печальное воспоминание.— А могут ли у меня быть радостные?— Кто знает! — сказала Сесилия, вынимая из своих белокурых волос цветок жасмина. — Надежда так окрыляет!Отвернувшись, чтобы Алваро не заметил, как она покраснела, Сесилия увидела Изабелл, которая пожирала их обоих горящими глазами. От неожиданности она вскрикнула и убежала в сад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110