— Человек? — пробормотал Бенто Симоэнс, до этого хранивший молчание.— Ясное дело, человек. Вы что, думаете, что это была тень?— Не тень, а дух, — ответил авентурейро.Итальянец саркастически улыбнулся.— У духов хватает своих забот: не станут они в наши земные дела соваться. Оставьте при себе ваши суеверия и давайте серьезно подумаем о том, что нам делать.— Напрасно вы это, Лоредано. Меня никто не переубедит. Тут замешана нечистая сила.— Молчи, святоша несчастный, — нетерпеливо оборвал его итальянец.— Несчастный! Это вы несчастный, если не видите, что нет на этом свете такого смертного, кто мог бы наш разговор подслушать. Не может человек из-под земли говорить. Идемте туда. Сами увидите, прав я или нет.И Бенто Симоэнс повел своих спутников к кактусовым зарослям, в убежище, где они перед этим сидели втроем.— Залезай туда, Руи, и закричи погромче, а мы посмотрим, услышит ли Лоредано хоть слово.Они проверили и убедились в том, в чем имел случай убедиться и Пери: человеческий голос, словно по трубе, шел оттуда вверх, замирая в воздухе, и снаружи нельзя было услыхать ни единого слова. Но если бы только итальянец догадался приблизиться к муравейнику, который доходил как раз до того места, где они говорили втроем, он бы нашел разгадку.— А теперь, — сказал Бенто Симоэнс, — зайдите вы туда; я крикну, и вы услышите мой голос над головой, а никак не из-под земли.— Ну, это меня ни капельки не волнует, — сказал итальянец. — Вторая наша проба начисто меня успокоила. Человек, который грозил нам, не мог слышать того, что мы говорили. Он может только подозревать.— А вы все хотите уверить нас, что это был человек?— Послушай, дорогой мой Бенто Симоэнс; есть на свете существо пострашнее змей: имя ему — фантазер.— Фантазер! Уж сказали бы лучше — христианин!— Одно другого стоит. Хоть фантазер, хоть христианин, но если вы еще раз заговорите о духах или чудесах, дальше этого места вы никуда не уйдете и вас потом тут склюют ястреба.Авентурейро весь позеленел. Страшнее всего для него была не смерть, а муки ада, на которые, как учит церковь, обречена душа, если тело остается непогребенным.— Ну как, надумал?— Да.— Согласен, что это был человек?— Согласен.— Поклянешься в этом?— Клянусь!— Чем?— Спасением моей души.Итальянец отпустил руку несчастного; тот упал на колени, моля бога простить его за клятвопреступление.Руи Соэйро вернулся, все трое молча пошли прежней дорогой. Лоредано — погруженный в свои мысли, спутники его — понурые и удрученные.Потом они сели отдохнуть под деревом и так просидели не меньше часа, не зная, что теперь делать, чего ожидать. Положение было критическое. Они понимали, что наступила минута, когда одно движение, один шаг могут или столкнуть их в пропасть, или спасти от неминуемой гибели.Лоредано тщательно обдумывал все, сохраняя мужество и присутствие духа, которые в решительный момент никогда его не покидали. В душе его разгорелась жестокая борьба. И была одна сила, которая брала верх над всем, — жгучая жажда наслаждения, чувственность, обостренная аскетизмом монашеской жизни и безлюдьем бразильских лесов. Плотские инстинкты, которые итальянец с детства приучен был сдерживать, бурно требовали своего на просторах этой пышущей жизнью земли, под лучами горячего солнца, от которого вскипала кровь.Сила эта, сбросив с себя узду, породила в нем две неукротимые страсти.Одна — страсть к золоту, надежда, что наступит когда-нибудь день, когда он сможет упиваться созерцанием сказочных сокровищ, которые влекли его, как Тантала, и все время от него ускользали.Другая — страсть к женщине, лихорадка, горячившая кровь всякий раз, когда он глядел на эту целомудренную, невинную девушку, облик которой, казалось, мог внушить только чистую любовь.Эти две страсти боролись в его сердце. Что ему делать? Бежать ли и спасать свои сокровища, потеряв Сесилию? Или остаться и поставить на карту жизнь, чтобы удовлетворить пожиравшее его неодолимое желание?Бывали минуты, когда он говорил себе, что стоит только разбогатеть, и он завоюет любую женщину, какую только захочет. В другие минуты он ясно представлял себе, что без Сесилии вселенная опустеет. Зачем тогда золото, которое он добудет?Наконец он поднял голову. Спутники ждали его слова, как оракула, который предрешит их судьбу; они приготовились слушать.— У нас только два пути: либо вернуться в дом, либо сейчас же бежать отсюда. Что вы на это скажете?— Сдается, — пролепетал Бенто Симоэнс, все еще продолжая трястись от страха, — что мы должны бежать сию же минуту, и бежать без оглядки.— А ты тоже так думаешь, Руи?— Нет. Если мы бежим, мы этим выдадим себя — и тогда мы погибли. Скитаться втроем по сертану, бояться заходить в селения, нет, этак нам не прожить. У нас всюду враги.— Так что же ты предлагаешь?— Вернуться домой как ни в чем не бывало: тогда, если даже тайна раскрыта, у них не будет в руках доказательств нашей вины, если же нет, то нам вообще ничто не грозит.— Ты прав, — сказал итальянец, — надо вернуться: в этом доме нас ждет либо удача, либо крушение всех наших замыслов. Будем же готовы к тому, чтобы все выиграть или все потерять.Наступило продолжительное молчание: итальянец что-то обдумывал.— Сколько у тебя надежных людей, Руи? — спросил он.— Восемь человек.— А у тебя, Бенто?— Семеро.— Они готовы?— Готовы начать по первому зову.— Хорошо, — сказал итальянец с уверенностью полководца, составляющего план сражения, — завтра в этот час приведите сюда всех ваших людей. Надо, чтобы за ночь все было решено.— А сейчас что будем делать? — спросил Бенто Симоэнс,— Подождем темноты. Как только стемнеет, подойдем к дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110