сейчас мы пока еще в 1603 году; таинственный голос прозвучит лишь год спустя, и нам необходимо сначала рассказать о кое-каких обстоятельствах, обусловивших дальнейшее развитие этой правдивой истории. IV. СЕСИ Через несколько часов после того, как Лоредано был принят в дом дона Антонио де Мариса, Сесилия, подойдя к окну, увидела по ту сторону обрыва Пери, который глядел на нее с восхищением.Бедный индеец, застенчивый и нелюдимый, решался подойти к дому лишь тогда, когда на площадке появлялся дон Антонио де Марис. Он чувствовал, что расположен к нему только старый фидалго, человек с благородным сердцем.Уже четыре дня индеец не появлялся. Дон Антонио начал было думать, что он ушел совсем и вернулся в родные места, покинутые только ради войны, которую его племя вело с другими индейцами и португальцами.Племя гойтакасов занимало всю территорию между мысом Сан-Томе и Кабо-Фрио; это был народ воинственный, мужественный и храбрый, который не раз давал белым завоевателям почувствовать силу своего оружия.Именно гойтакасы разрушили до основания колонию Параибу, основанную Перо де Гойсом; а потом — после шестимесячной осады — колонию Виторию, основанную Васко Фернандесом Коутиньо в Эспирито-Санто.После этого небольшого исторического отступления вернемся к нашему герою.Первым чувством Сесилии при виде индейца был испуг: она отошла от окна. Но ее доброе сердце вознегодовало на этот страх; оно говорило ей, что нет оснований бояться человека, который спас ей жизнь. Она подумала, что, выказывая свое отвращение к индейцу, она отвечает черной неблагодарностью на все добро, которое он ей сделал.И она поборола страх и заставила себя оказать индейцу то внимание, которое он заслужил. Она снова подошла к окну и помахала Пери рукой.Не помня себя от радости, индеец кинулся к дому.— Отец, посмотрите, к нам идет Пери! — воскликнула Сесилия, вбегая в кабинет.— Что же, добро пожаловать, — ответил фидалго.И вместе с дочерью дон Антонио вышел навстречу индейцу, который уже поднимался по лестнице на площадку,В руках у Пери была маленькая корзиночка, удивительно искусно сплетенная из белоснежной соломки, вся в тонких кружевных узорах. Оттуда доносился слабый писк и возня крохотных обитателей этого гнездышка.Индеец встал перед Сесилией на колени; не осмеливаясь поднять глаза, он протянул ей свой подарок. Сняв крышку, девушка от неожиданности вздрогнула, но потом улыбнулась: из корзинки выпорхнул целый рой разноцветных колибри; иные из них сразу же улетели.Одна птичка прильнула к груди Сесилии, другая стала порхать вокруг ее белокурых волос.Девушка восхищалась их сверкающим оперением: одни были ярко-красные, другие — синие и зеленые; все отливали золотом и поражали своей красотой.Глядя па эту ожившую радугу, думалось, что природа творила эти маленькие существа с улыбкою на устах, что их удел — питаться пыльцою и медом и, взлетая, радовать глаз, как цветы на земле и звезды на небе.Вдоволь налюбовавшись птичками, Сесилия взяла их в руки одну за другой, поцеловала, пригрела у себя на груди и пожалела, что сама она не какой-нибудь яркий и ароматный лесной цветок, — тогда бы она могла их привлечь и они бы все время порхали вокруг нее.Пери смотрел на девушку — он был счастлив: впервые с тех пор, как он ее спас, ему удалось вызвать на ее губах улыбку радости. Однако, хоть ощущение счастья и жило где-то в глубине его сердца, нетрудно было заметить, что лицо индейца омрачено грустью. Он подошел к дону Антонио де Марису и сказал:— Пери уходит.— Ах, ты возвращаешься в родные места? — сказал фидалго.— Да, Пери возвращается на землю, где покоятся кости Араре.Дон Антонио щедро одарил индейца за себя и за дочь.— Узнайте, Отец, почему он уходит от нас, — попросила Сесилия.Фидалго перевел ее вопрос.— Пери больше не нужен сеньоре. Пери должен уйти туда, куда пойдут его мать и братья.— А если на сеньору опять будет падать камень, кто тогда ее защитит? — спросила девушка, улыбаясь и намекая индейцу на его же слова.Услыхав этот вопрос, который дон Антонио ему перевел, индеец не знал, что ответить. Он снова задумался над тем, что и раньше уже приходило ему в голову, — он боялся, как бы в его отсутствие кто-нибудь не обидел Сесилию.— Если сеньора прикажет, — сказал он наконец, — Пери останется.Отец перевел ей этот ответ индейца, и Сесилия рассмеялась. Ее забавляла эта слепая покорность, но она была женщиной, и где-то в глубине ее девичьего сердца таилась толика тщеславия.И как ей было не гордиться? Этот сын природы — вольный, как птица в небе или как ручей в долине, — признал себя ее рабом. Эта смелая, мужественная натура, явившая чудеса силы и храбрости, эта воля, неукротимая, как поток, свергающийся с вершины горы, побеждена, взята в плен, простерта у ее ног!Нет такой женщины, которой не было бы лестно чувствовать, что она шутя может заставить сильного человека склоняться перед ней, слушаться одного ее взгляда.Как это характерно для женщин: признавая, что сами они слабы, они больше всего стремятся слабостью этой властвовать над мужчинами, над теми из них, кто сильнее, выше, значительнее, чем они сами; они любят в мужчинах разум, храбрость, талант или власть только для того, чтобы победить их и подчинить себе.Иногда, правда, и женщина позволяет мужчине властвовать над собой. Только обычно этой привилегией пользуется лишь тот, кто не вызывает в ней восхищения, не будит тщеславия, не толкает ее на эту борьбу слабости с силой.Сесилия была неопытной, чистой девушкой, еще не познавшей чар своей красоты; но она была дочерью Евы и не могла быть совершенно чужда тщеславия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110