Долг, Уилл. Это нелёгкий путь жизни, а для тебя – особенно, ведь ты европеец. Сейчас ты должен сделать свой выбор. Я обещаю, что твоё поместье останется за тобой. Но мой тебе совет – если уедешь, то лучше в Японию не возвращайся. Потому что ещё немного, и меня не будет на этом свете.– Вас, мой господин принц? Я не могу представить себе Японию без принца, заботящегося о её процветании.– И тем не менее ты скоро увидишь такую Японию. Мне уже за семьдесят, и никто не может не задумываться о смерти в таком возрасте. Подумай над этим хорошенько. – А как же остальные мои обязанности, мой господин? Моя кровная месть Исиде Норихазе?– Об этом тоже, Уилл. – Иеясу вздохнул. – Не в твоей натуре заниматься такими вещами. Это ясно всем, а мне – лучше других. Они называют тебя трусом.– Меня, мой господин принц?– За то, что ты не хочешь рассчитаться, отомстить.– Но мне было приказано оставаться в поместье, мой господин принц. Приказано вами же – под страхом смертной казни.– Да, Уилл, действительно. Но что такое смерть, если речь идёт о долге?– Вы хотите сказать, что я снова должен был нарушить ваш приказ?– В жизни имеет значение лишь твой долг, Уилл. Долг перед своим господином – конечно. Но долг перед самим собой – прежде всего. В Осаке над тобой смеются и оплёвывают твою память. Восемь лет смерть твоего слуги лежит пятном на твоей репутации. Я-то знаю, что ты не трус. Я не только люблю тебя, Уилл. Я восхищаюсь тобой. Самое большое разочарование моей жизни – это то, что ты так и не смог полюбить меня.– Мой господин! Я…– Ты знаешь, о чём я говорю. Но даже за это я восхищаюсь тобой. И я знаю, что причина твоего нежелания рассчитаться с Норихазой – не в твоём страхе перед ним, а в боязни увидеть эту португальскую женщину. И ещё в том, что в твоей крови нет этого стремления – доводить дела, затрагивающие твою честь, до такой развязки. Но если ты хочешь быть японцем, Уилл, ты должен им быть. Если нет – уезжай. Уезжай сейчас, пока солнце всё ещё освещает твоё лицо.– Мой господин, многое из сказанного вами – правда. И всё же я помню о своём долге – вам и роду Токугава, давшим мне всё, что у меня есть сейчас. Разве я перестал быть вашим талисманом? Могу ли я оставить вас сейчас, когда вы стоите на пороге величайшего испытания?Иеясу улыбнулся:– Да, Уилл, конечно. Ты принёс мне много удач в прошлом. И я не сомневаюсь, что в будущем ты принесёшь их мне ещё больше. Но в удаче нет ничего сверхъестественного, как я тебе уже не раз говорил. Нужно лишь хорошо осознать, чем нужно воспользоваться, а что необходимо отбросить. Сейчас я разговариваю с тобой, Уилл, а не с малограмотным солдатом. Я люблю тебя, Уилл. И именно поэтому предлагаю тебе поразмыслить над своим будущим. Я больше не могу игнорировать тот факт, что Тоетоми и все живущие в Осаке, в общем-то, ждут только моей смерти, чтобы уничтожить род Токугава. Поэтому, Уилл, я должен уничтожить их до того, как умру. Каждый мужчина, каждая женщина и каждое дитя в этой крепости должны погибнуть.Только так я могу установить правление Токугавы, правление закона в моей стране. Если ты не хочешь увидеть это, если ты почувствуешь, что не в силах смотреть на это, то лучше уезжай сейчас, пока есть возможность. И никогда больше не возвращайся. Подумай как следует об этом.
Подумай как следует об этом. Об Англии, со всей её красотой и умиротворённостью, о кораблях, лениво рассекающих волны на выходе из Ла-Манша. О земле, которая никогда не сотрясается, о зелёных холмах, никогда не курящихся дымом. О Сики-бу, одетой в фетровую шляпу и с шарфом на шее, срывающей розы в саду над Темзой.Он смотрел на неё сейчас, прохаживающуюся по саду позади дома с Джоном Сзйрисом. Она знала несколько португальских слов, и он тоже знал по-португальски достаточно, чтобы поддерживать беседу.Улыбаясь, они обсуждали красоту цветущей вишни. Почти как в Англии. А какой маленькой она казалась по сравнению с высоким англичанином! Да, рядом с ним она должна выглядеть ещё меньше, ведь он выше Сэйриса. Но только ростом. Вне всякого сомнения, отправиться на «Гвоздике» – об этом не может быть и речи. С того момента, как они поднимут якорь, он снова превратится в простого штурмана.Интересно, о чём думает Сикибу, вежливо улыбаясь чужестранцу. О чём она думала всё это время. Они называют тебя трусом, Андзин Миура, – за то, что подчинился принцу. Чувствовала ли Сикибу в глубине души, что вышла замуж за труса? Она никогда не говорила об этом – ни тогда, ни сейчас. Но каждый день она наблюдала, как он учился у Тадатуне владеть мечом. Мечтая о мести? Невозможно себе представить существо столь нежное, столь миролюбивое по натуре обдумывающим планы мести. Значит, обдумывала она способы, как ему больше не оказаться посмешищем? Или она мечтала о Магдалине, как Иеясу мечтал о Едогими, – полюбить женщину, как это было с принцем, и, будучи отвергнутым, начать её ненавидеть всеми фибрами души? Когда Осака падёт, её мужчины, женщины и дети должны умереть. Здесь был гнев. Здесь была месть. Здесь была целеустремлённость. Здесь был дух империи. В которую его пригласили. Потому что суровая критика Иеясу была не совсем справедливой. Он спросил у Тадатуне, и тот ответил, что способы сведения счётов – это личное дело мужчины, главное – чтобы он не сошёл в могилу, не отомстив за смерть слуги. Но принц давал ему право на выбор. Потому что в Осаке должны умереть все. Поэтому, Уилл Адамс, если у тебя не хватит духа на это, уезжай сейчас, пока можешь. Едогими, привязанная к псу. А Пинто Магдалина?– Истинный рай. – Ричард Кокс присел рядом. – Я завидую вам, мистер Адамс. Вашему дому, да и не только дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145