– Удивительно, что ты вообще сидишь тут и об этом рассказываешь, Тимоти.– Я сам не думал тогда, что смогу когда-нибудь так вот рассказывать. Эти волны… Ты никогда не видел таких волн, Уилл. Они били в корму – длинные-длинные, величиной с корабль и даже больше, крутящиеся, с гребнями, свисающими, как борода у старика. Но они не были стариками, Уилл. Они были молоды и злы. Шесть человек на штурвале, ребята. Шесть здоровых мужчин. Я был одним из них. И это была дьявольская работа. Если бы хоть одна волна ударила в борт, нас перевернуло бы, как детский кораблик на пляже. И всё это время ветер трепал нас – казалось, что это пальцы самой смерти вцепились нам в загривок. Видит Бог, не захотел бы я снова попасть в такую переделку.– Извините, – раздался рядом высокий голос, – я просто не мог не слышать всё, что вы тут говорили, господа. У вас неповторимая, я бы сказал – драматическая манера выражаться. Три моряка подняли глаза и увидели стоящего у их стола молодого человека. Ему было чуть больше двадцати – примерно одного возраста с Уиллом, но выглядел он старше, хотя его тощенькая бородка представляла собой лишь завиток светлых волос. Тонкие черты лица уже носили отпечаток того разгульного образа жизни, который он, по-видимому, вёл. Высокий его рост скрадывался сутулостью плеч. Лишь глаза сверкали, словно подсвеченные изнутри колодцы, когда он переводил взгляд с одного на другого. С первого взгляда в нём чувствовался недюжинный ум. Эти глаза и его одежда не вписывались в обстановку портовой таверны. На нём был плащ, отороченный тёмно-жёлтой полосой, под которым виднелись камзол и чёрные в жёлтую полоску штаны. На голове красовалась чёрная шапочка с белым пером, а малиновый пояс поддерживал шпагу – испанский клинок тонкой работы. Но рука, опирающаяся на эфес, была такой хрупкой и изящной, с такими тонкими и нежными пальцами, что было трудно представить её хватающейся в гневе за оружие.– Бабочка, – проговорил словно бы про себя Тим Шоттен. – Её занесло сюда ветром.Молодой человек улыбнулся. Улыбка у него, как и глаза, была умная и тонкая.– Действительно, сэр, – согласился он, – подходящее сравнение. У вас хорошо подвешен язык, готов присягнуть на Библии. Можно мне присоединиться к вам?Три друга обменялись взглядами.– Сделайте милость, – произнёс Уилл. – Знакомьтесь, это – мастер Тимоти Шоттен, а это – мой брат, мастер Томас Адамс. А меня зовут Уильям Адамс.– И вы, конечно же, из Кента, не правда ли?– Да, – подтвердил Уилл, – я из Джиллингема.– Тогда мне вдвойне повезло со знакомством. Я тоже родом из тех мест. – Молодой человек пожал руки всем по очереди. – Меня зовут Марло, Кристофер Марло. Друзья зовут меня Кит. Впрочем, некоторые предпочитают Китти. – Он нервно хихикнул и обвёл взглядом их лица. Заметив неодобрение, он хлопнул в ладоши, подзывая хозяина.– Милейший, эти джентльмены пьют со мной. Пива? – Он посмотрел на новых знакомых. – Пива для моих друзей, добрейший Томвин. Но я, к сожалению, пива не пью – желудком слабоват. Стакан вина для меня, мастер Томвин. – Вас здесь знают, мастер Марло? – удивился Уилл.– Зовите меня Кит, мастер Адамс. А я перейду на «Уилла». Я не сомневаюсь, мы подружимся с вами. Почему бы им меня здесь не знать? – продолжал он. – Портовый кабачок, говорите вы? Именно за это я и люблю этот район, господа. И ещё кое за что. Я поэт, господа. А для того, чтобы писать стихи, нужно всегда иметь возможность вдохнуть свежего ветра, встретить новых людей. Я как алхимик, господа: беру свежие испражнения самой жизни, мочу из лужи у стены, перемешиваю их в своей душе – и в результате порождением моего ума оказывается сама красота, которую я и передаю миру с помощью вот этих вот пальцев. – Он положил ладони на стол.Тимоти Шоттен взял с подноса кружку пива и поднял её.– Ваше здоровье, мастер Марло. Мы выпьем за ваше здоровье и уходим. Нам пора.– Я вам не нравлюсь, мастер Шоттен?– Нет, мастер Марло, вы мне не нравитесь. А если вам вздумается схватиться за свою шпагу, имейте в виду, что вот эта кружка прежде разобьётся о вашу голову.Смех Марло был так же женствен, как и его хихиканье.– Какое насилие, сэр! От вас так и веет насилием, как от дикого зверя. Прошу вас, сэр, поймите мои слова правильно. Я восхищаюсь насилием, хотя сам я – самое робкое из живущих на свете созданий. Ах, сэр, я люблю насилие. Я как-то написал пьесу и сам в ней играл. Темой её… Впрочем, это не имеет значения. Я не хочу напрашиваться на похвалы. – Он вздохнул и отхлебнул из своего стакана. – Но я пишу о насилии, господа. Так что, прошу вас, не уходите. Вы тоже, Уилл. – Левой рукой он потянулся через стол и похлопал Уилла по плечу.Том Адамс фыркнул.– Здесь вам ловить нечего, – сказал он. – Уилл – самый рассудительный из всех людей. Если, конечно, его не задевать.– В таком случае я должен обращаться с ним с особой осторожностью. Но, мастер Шоттен, вы рассказывали об огромных волнах – длиннее корабля, выше дома… Это случилось не в Ла-Манше, даю голову на отсечение.– У южной оконечности Африки, – пояснил Уилл. – У мыса, который называют Горн. Тим плавал там с капитаном Кэндишем.– По этому поводу надо выпить ещё, господа. Эй, хозяин, у моих друзей пересохло в горле! Кэндиш… Знавал я этого человека. И было это до того, как он снискал славу и богатство, когда он перебивался с хлеба на воду. Расскажите мне, мастер Шоттен, – это правда, что вы вернулись из плавания с парусом, сшитым из золочёной ткани?– Мы плыли под парусом из камчатского полотна, мастер Марло. Потому что, когда наш последний парус сгнил, на борту не осталось менее ценного материала. А позолочено оно было прилично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145