Зашелестели страницы. К своей радости, я увидела, что это «Вперед, служители Христа!», который очень любили в миссии. Я вдохнула побольше воздуха, чтобы не отстать от других. Вначале я опережала хор на одно слово, затем я постепенно ушла вперед, отдаваясь пению всей душой.
Я удивилась: хор и прихожане так медленно пели. Даже наши четырехлетки из миссии обошли бы их. Однако органист явно не хотел мне уступать: он заиграл быстрее, оглядываясь на меня с испугом. Но, даже несмотря на это, в конце первого стиха я опережала всех на целую строчку и, счастливая, взглянула на миссис Грешем, стоящую рядом, ожидая увидеть одобрение на ее лице.
Она покраснела, плотно сжала губы и пристально смотрела на меня исподлобья. Мистер Грешем подался вперед, чтобы лучше меня видеть, а Аманда яростно била меня локтем в бок.
– Не смей! – процедила миссис Грешем сквозь зубы. – Пой вместе с хором!
Я вся сжалась. Мне стало тошно. Сколько себя помню, утренняя молитва в миссии всегда была соревнованием. Но теперь я вспомнила, что, когда я была маленькой, мисс Протеро пыталась научить детей петь медленно, как мы с ней иногда пели не английский манер. Потом она отказалась от этой попытки. «Почему, – подумала я в отчаянии, – я не вспомнила об этом раньше?»
Пение продолжалось, и я запела тихо, стараясь строго следовать за органом и хором. Оказалось, так петь приятно. Я и раньше так напевала про себя, когда работала. К тому времени, как мы запели последний стих, у меня появилась надежда, что миссис Грешем забудет о моей глупой ошибке. Я старалась быть очень внимательной, не позволяя себе увлекаться, и следила за тем, чтобы мой голос не звучал громче голоса Аманды, стоявшей рядом.
Но еще одна неприятность все-таки случилась. Мы пели «Те Deum», и для меня было полной неожиданностью, что все Грешемы и многие прихожане замолчали, когда мы подошли к словам: «Благослови чрево Пресвятой Девы…». В церкви стало тише, мой голос резко взлетел, и я снова увидела недовольный взгляд миссис Грешем.
Мы выходили из церкви после службы. Прихожане не расходились. Вокруг раздавались приветствия, знакомые останавливались поболтать. Меня представили викарию. Я не запомнила, о чем мы с ним говорили. Я видела только постные лица Грешемов. Даже Аманда сердито смотрела на меня, и Эдмунд был холоден. Толпа тоже меня разглядывала: кто с добрым любопытством, кто с явным осуждением. Я мельком заметила, как Фолконы и компания покидали церковь в прекрасном расположении духа.
Никто не проронил ни слова, пока мы не сели в экипаж и не отправились домой. Миссис Грешем испустила долгий шипящий звук, как будто всю службу не решалась выдохнуть.
– Ты видел их? Ты видел лица этих ужасных людей, Чарльз? – вопросила она дрожащим голосом. – Этот ребенок решил опозорить нас именно перед ними! Никогда не думала, что она специально так сделает!
– Она выставила нас дураками перед всей деревней! – ядовито продолжила Эмили.
– У тебя нет никаких доказательств, что это было специально, мама, – сказал Эдмунд, – но выходка – чрезвычайно глупая.
Я замерла и почувствовала, что мое лицо приняло выражение, которое миссис Грешем расценит как мрачное. Я сказала:
– Мне очень жаль. Мы пели быстро в миссии из-за детей, и я… я не знала, что здесь поют по-другому.
– Чепуха! – резко оборвала меня миссис Грешем. – Ах, да, и еще! Не смей петь ту самую строчку в «Те Deum»! Дамам нельзя произносить подобные слова.
К чувству унижения прибавилось еще и чувство замешательства. Я могла лишь догадываться, что чрево, как и ноги, считается чем-то непристойным. Мистер Грешем положил руки на трость и сердито смотрел перед собой.
Прошло несколько дней, прежде чем семья Грешем сменила гнев на милость. Я не уверена, что миссис Грешем или Эмили забыли о моем позоре или простили меня. Но, поскольку я жила в их семье, они не могли относиться ко мне, как к прокаженной. Прошло какое-то время, и они снова стали со мной разговаривать. Однако Эмили не пыталась скрывать свое презрение.
За первую неделю моего пребывания в «Высоких зарослях» сложился распорядок моей жизни в доме. Каждое утро я по часу проводила в кабинете мистера Грешема, обсуждая одно и то же снова и снова и пытаясь помочь ему, используя дедуктивный метод, найти ключ к разгадке. Затем я была свободна до обеда, а иногда час или два после обеда. Все оставшееся послеобеденное время было посвящено «утренним визитам», когда мы либо сами принимали гостей, либо наносили визиты другим. «Утренние визиты» – странное название для визитов, которые совершались после обеда. Я их ненавидела. Мы сидели в нашей гостиной, либо в гостиной одной из подруг миссис Грешем, и вели беседы, потягивая чай и поедая бутерброды с огурцами.
Поначалу я была объектом всеобщего внимания и меня расспрашивали о жизни в Китае. Некоторые вопросы были очень глупые. Но я хорошо выучила свой урок, и никогда не произносила больше двух слов в ответ, иногда намеренно говоря неправду, потому что правда звучала бы оскорбительно. Очень скоро обо мне установилось мнение, что я скучная застенчивая мышка, как назвала меня одна дама. Я с облегчением вздохнула: значит, скоро они потеряют ко мне всякий интерес.
Вечера, до и после ужина, проводились в гостиной. Мистер Грешем часто удалялся в свой кабинет. В это время женская половина семьи Грешем собиралась посплетничать, занимаясь вышиванием или каким-нибудь другим рукоделием. Аманда научила меня играть в шашки. Я быстро выучилась, но обнаружила, что Аманда не любит проигрывать. Приходилось стараться, чтобы проиграть. Иногда она садилась за рояль. Мне нравилось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107