Я смотрела на него, не понимая.
– Да, конечно. Мне очень нравятся Фолконы, но то, что ты жив, гораздо важнее. – Я положила руку себе на лоб, в голове стучало. – Все еще не могу поверить, что вам удалось бежать. Как… ты это сделал… Ник?
– Твой доктор Ленгдон помог, – спокойно сказал он. – Рано утром, проводив тебя, он пришел ко мне в тюрьму и спросил, хочу ли я рискнуть и, возможно, умереть от его руки или согласен принять верную смерть от солдат мандарина.
– Я… я не понимаю.
– Я тоже не понял сначала. Есть такой наркотик, его получают из опиума. Приняв большую дозу, человек впадает в бессознательное состояние, очень похожее на смерть. Иногда даже врач не может отличить. Часто действительно можно умереть. Все, что может сделать врач, это ждать. Если через двое суток человек не придет в себя, значит… Мне стало холодно.
– И ты согласился?
– С радостью. В худшем случае, такая смерть гораздо приятнее, черт побери, чем та, которую приготовил для меня Хуан Кунг, – он по-волчьи улыбнулся. Я увидела в его глазах знакомый смех, и мне стало немного легче. – Я добавил к спектаклю кое-что от себя, – продолжал он, – доктор Ленгдон оставил мне наркотик и ушел. Через полчаса он вернулся. Когда они с надзирателем пришли, то увидели меня на полу. Мой ремень был разодран пополам. Один конец обмотан вокруг шеи, оставляя на ней большую кровоточащую ссадину, для большего правдоподобия. Другой кусок свисал с крюка для лампы. Все так, как будто я повесился, а ремень под тяжестью моего тела оборвался. Я соорудил все это и принял наркотик.
У меня потекли слезы.
– Ах, Ник… ведь это – чудо!
– Не надо, Люси! – резко сказал он. – Не надо!
– Просто я очень рада. Я не хотела плакать.
– Ради бога! – хрипло сказал он и отвернулся. Я не понимала, почему он снова сердится, но быстро вытерла слезы и сказала: – Извини. Пожалуйста, продолжай.
– Ну что ж… наш план сработал, – снова заговорил он бесцветным голосом. – Когда мандарину сообщили, что я повесился, он приказал высечь надзирателя и послал своих врачей убедиться, что я действительно мертв. Они подтвердили. Доктор Ленгдон попросил разрешения забрать тело и похоронить на английском кладбище. За это ему пришлось дать взятку в двадцать соверенов, так что хорошо, что ты оставила ему мой свадебный подарок. Не знаю, как ему удалось организовать все остальное, но гроб с камнями был в тот же день захоронен, и старый Тэттерсолл прочитал поминальную молитву. Трудно, наверное, найти священника, который бы за сутки обвенчал и похоронил одного и того же человека.
– Он не знал?
– Нет, он бы мог случайно проговориться. Я лежал в беспамятстве в бывшем курятнике на задах дома доктора Ленгдона. И стал приходить в себя не через сорок восемь часов, а гораздо позже. Доктор Ленгдон сказал, что он уже потерял всякую надежду, когда я начал подавать признаки жизни.
Я растерянно сказала:
– Но он водил меня на могилу, и я положила цветы. Почему он мне ничего не рассказал?
– Я его попросил. Мне еще предстояло оттуда выбраться и не попасться. А после такой убийственной дозы я смог стоять только через месяц, не то что ходить. Если бы меня поймали, доктор Ленгдон, да и любой, про которого бы предположили, что он участвовал в заговоре, лишился бы головы, – он криво улыбнулся, как на мастерском портрете, сделанном Робертом Фолконом на стене миссии. – Я спас тебе руку и не хотел рисковать твоей головой.
Коляска остановилась. Мы приехали на станцию. Он помог мне сойти, и извозчик отнес мой чемодан на платформу. Ник снова помрачнел, и я не решалась заговорить, пока мы не оказались одни в купе первого класса и пока поезд не отошел от станции. Мы ехали в Лондон.
– Можно спросить, Ник?
Он пристально посмотрел на меня.
– Почему ты спрашиваешь?
– Я не знаю. Мне показалось, что ты занят своими мыслями, и если я мешаю…
– Ты не мешаешь. Спрашивай, если хочешь.
Я все больше терялась. Его слова не вязались с его поведением, и я не понимала, что все это значит. Я вдруг забыла, что хотела сказать, потом вспомнила. Очень важный вопрос.
– Когда ты вернулся в Англию?
Он отвернулся к окну, сощурившись, и мне показалось, что он лихорадочно ищет ответ. Наконец, он сказал:
– Неделю назад. Я прятался в Ченгфу, чтобы набраться сил, мне понадобилось почти три месяца. Я прошел пешком почти весь путь до Тяньцзиня в одежде китайского крестьянина, ночуя в открытом поле. У Хуанг Кунга длинные руки, я не мог рисковать жизнью доктора Ленгдона, да и своей тоже.
Я знала, что это ложь. Он приехал давно, и уже был в Англии пятого ноября.
– Ты написал мне то письмо, в котором просил не ходить к своему поверенному, сразу перед тем, как принял наркотик?
Он кивнул.
– Я думал, что если выберусь, то буду дома до того момента, когда ты отправишься в фирму и заявишь, что ты моя вдова. Но я не рассчитывал, что так долго проболею. Я был вчера у Эдмунда Грешема в конторе, между прочим, – он снова улыбнулся. – Он был более чем удивлен. По правде говоря, он, кажется, считает неразумным с моей стороны оказаться живым после того, что он уже затратил немало усилий в связи с моей смертью, – приподняв бровь, сказал он. – Это, оказывается, изумруды. Так Эдмунд сказал. И это вся помощь, которую ты смогла оказать старине Грешему?
– Да, – я замялась. – Ты снова поедешь туда и попытаешься их найти?
Он покачал головой.
– Это дохлый номер, я думаю. Особенно сейчас, когда «боксеры» мутят воду.
– «Боксеры»?
– Там их так называют. Одно из тайных обществ. Если не ошибаюсь, доктор Ленгдон называет их «ай ох чуан» по-китайски.
– «Кулаки справедливости».
– Как бы они ни назывались, они представляют серьезную угрозу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107