Я понимала, что его, скорей всего, сразу уволят. Нельзя было этого допустить, у меня еще не было денег, чтобы ему помочь, пока он будет искать новое место. Нужно терпеть, решила я, но как только у меня будут деньги, я попрошу мистера Марша увезти меня отсюда.
Я надеялась, что настроение мое станет лучше и мне будет легче прожить оставшееся время у Грешемов. Ведь теперь я знала, что Марш мне больше, чем друг. Но я ошиблась. Наше положение оказалось невыносимым. Мне было неприятно, когда он прислуживал мне в столовой или гостиной. Но еще тяжелее было наблюдать, как он прислуживает Эмили. Она была всегда недовольна слугами, постоянно дулась и вздыхала, как будто их глупость превращала ее жизнь в невыносимые страдания. Я видела, как краснел Альберт от ее колких замечаний, как она доводила Мэгги до слез. Мистер Марш всегда оставался невозмутимым. Но когда Эмили делала ему язвительное замечание, у меня чесались руки: мне хотелось вцепиться ей в волосы и услышать, как она завизжит.
Как-то после обеда я рассказала об этом мистеру Маршу. Он удивился.
– Господи, дитя мое! Неужели ты думаешь, что замечания мисс Эмили меня трогают? Хозяева срывают свое раздражение на слугах. Это часть нашей работы.
Я не стала спорить, но сама идея была мне ненавистна, и я поняла, что должен был чувствовать Ник Сэбин.
Аманда вернулась домой за неделю до Рождества, через день приехал Метью. Я не знала точно, когда он приедет, поэтому каждый день после обеда ждала его в нашем убежище, хотя уже было холодно. В этот день он уже был на месте, когда я пришла. Как я обрадовалась! Мы вместе приготовили горячий шоколад, и он с гордостью продемонстрировал мне ручного кролика, которого привез из школы. Садовник Фолконов сделал из старой корзины клетку и сетку из проволоки. Метью пронес все это по дорожке, которая идет через покрытый деревьями склон у подножия «Луноловов». Он без труда протащил свое имущество по мокрым листьям.
Я держала кролика, пока Метью устилал клетку соломой. Он поставил две небольшие плошки с водой и пищей.
– Вот, – наконец сказал он, – теперь можно посадить его сюда. Как ты думаешь, ему понравится, Люси?
– Это – крольчиха, – сказала я. – Уверена, что ей понравится. Но воду и пищу нужно приносить хотя бы раз в два дня. И Нужно сделать длинный поводок, чтобы она могла гулять.
– Я буду приходить каждый день.
– Разве ты сможешь прийти на Рождество?
– Да. У мамы с папой будут гости, и они не станут возражать, если я исчезну ненадолго, даже на Рождество. Они разрешают мне делать что захочу. Послушай, а ты сможешь прийти, Люси? Я принесу печенье, и мы с тобой отпразднуем. Приходи хоть на чуть-чуть.
– Мне бы очень хотелось, Метью. Я постараюсь, но боюсь, трудно будет уйти, а ты замерзнешь, пока будешь ждать.
Я шла домой и думала о том, что будет с Метью, когда Фолконы потеряют «Луноловов» из-за меня – его друга. Я стану предательницей. Я была в отчаянии, но ничего не могла сделать: Эдмунд был настроен решительно.
Вечером я снова страдала. Мистер Марш спросил Эмили, не желает ли она еще кусок ростбифа, и получил в ответ саркастическое замечание. Я легла спать с единственным желанием уехать из «Высоких зарослей» и никогда сюда не возвращаться.
Накануне Сочельника мы собрались после ужина в гостиной поиграть в анаграммы. Из-за сильного снегопада Эдмунд приехал позже чем обычно. До полудня небо было ясным, затем всего за час его заволокло серыми тучами. Снег повалил огромными белыми хлопьями, да так сильно, что к тому времени, когда мы сели пить чай, все было укрыто толстым белым покровом. Поезда задерживались, экипажи не могли проехать на холм со станции в Чизлхесте. Эдмунд сказал, что в сугробах прорыли дорожку, чтобы пассажиры могли выйти из вокзала. Из-за метели ему пришлось двадцать минут подниматься на холм, увязая по колено в снегу. Наверху в гостинице он нашел экипаж. Они не доехали двухсот ярдов до «Высоких зарослей»: извозчик отказался ехать дальше. Эдмунд считал, что тогда еще можно было проехать, но спорить не стал.
Снег все шел. В гостиной было тепло: в камине полыхали поленья. Нам было сытно и уютно, ночью мы будем спать в теплых постелях. Я вспомнила миссию. Интересно, что они сейчас делают, как празднуют?
У меня на коленях лежала карточка, на ней были записаны слова для анаграммы. Сейчас была очередь Эдмунда. Он дал нам слова «сан», «ритм» и «горн», нужно было составить одно слово. Аманда, забыв о том, что она теперь взрослая, выкрикивала слова, а потом обнаруживала, что в них есть другие буквы. Эмили смотрела на карточку, поедая шоколадные конфеты. Миссис Грешем сонно вертела в руке карандаш, а мистер Грешем сосредоточенно поджал губы.
Мне в голову ничего не шло. Я подумала, что эта игра невозможна в китайском языке, потому что там нет алфавита. Каждое слово – иероглиф или несколько иероглифов. Это все, что я знала, писать по-китайски я не умела. Без всякой цели я написала «Ченгфу», расположив буквы по кругу. В кружок у меня были записаны и другие слова, я считала, что так легче составить анаграмму. Все еще не задумываясь, я сделала еще один кружок из «Цин Кайфенг», а затем из слов «Тянь-цзинь» и «Шанхай». Интересно, получится ли английское слово из названия китайского города.
– Ох, я сдаюсь, – сказала Аманда. – Скажи, Эдмунд.
– Три минуты еще не прошли. У вас есть пятнадцать секунд, – подбодрил ее Эдмунд, глядя на часы. – Отец, что-нибудь придумал?
– Вертится на языке, – медленно сказал мистер Грешем, хмуро глядя в свою карточку. – Погоди…
– Время! – закричала Аманда. – Да, время вышло. Давай, Эдмунд, называй свое дурацкое слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107