..
В третий раз он стиснул руками голову.
- Ой! - закричал Никки. - Да ведь тут же везде микрофоны!
Мистер Фринтон сказал, не поднимая взгляда:
- Нет-нет. Тут всего лишь трансляция, работает только в одну
сторону.
- А Доктор думал, что все прослушивается.
- Доктор был просто дурак.
Помолчав, он поднял измученное лицо и сказал:
- Зачем бы он стал заботиться о микрофонах, если ему хватает
одного взгляда на любого нас? Неужели вы так и не поняли, что
он о каждом способен рассказать, что тот говорит или думает -
или думал и говорил, просто взглянув на человека, на любого, за
исключением Никки?
Глава девятнадцатая. Китаец
На следующее утро Джуди вышла из моря, сверкая, словно
тюлень. Про Хозяина оба забыли.
Она торжествующе воскликнула:
- Ультразвуковой дзынь-бим-бом! И никто не падает в обморок!
Они таки выпросили у техников веревку. Ее удалось закрепить
на наклонной стороне острова, где не так давно приставала
шлюпка с яхты. В спокойные дни, держась за нее или не отплывая
слишком далеко, можно было купаться без риска, что тебя унесут
в океан опасные течения Роколла.
Шутька, замечательно умевшая заботиться о сохранности
собственной персоны, встревоженно металась вдоль кромки кручи,
по временам поднимая лапку и повизгивая, - это она упрашивала
их вылезти из воды. Ей вовсе не улыбалась перспектива пережить
купание еще раз. И образ собаки, которая сидит на могиле
хозяев, пока не зачахнет, как-то не представлялся ей
достоверным. Символом ее веры было выживание, а отнюдь не
морские купания или горестная кончина, и если кто-то решил
утопиться, - его дело, Шутька же твердо намеревалась пожить еще
чуток.
Про обморок Джуди упомянула потому, что купались они
голышом. Их ведь не предупредили о похищении заранее и они не
взяли с собой таких жизненно необходимых вещей, как ласты и
плавки, - вот и плавали теперь в чем мать родила.
Держась за веревку и заливая водой горячий гранит, они
вскарабкались наверх и раскинулись на скале, чтобы обсохнуть.
Тела их сплошь покрывал темный загар. Кожа уже облезла даже
там, куда солнце, как правило, не достает, - в подбровьях и на
верхней губе, - ибо свет его, отражаемый сверкающими водами,
был столь яростен, что дети могли бы получить солнечный удар,
даже не снимая шляп. Впрочем, к солнцу они давно привыкли.
Когда они улыбались, на кофейного цвета лицах появлялся как бы
разрез, наполненный побелевшими дынными семечками, придававший
им безумное, отчасти людоедское выражение. Только и осталось в
них белого, что глазные яблоки да зубы. Первыми они могли
вращать, а вторыми - слопать вас, распевая "Спи, мой беби" или
что-нибудь вроде этого.
Атласная кожа детей отдавала на вкус солью, столь помогающей
загару. Кожа обтягивала их, словно питонов. Под ней
перекатывались гладкие мышцы, и тени между мышцами слегка
отливали фиолетовым.
Расплавленное море уходило в бесконечность. По исподу их
век, закрытых, чтобы защитить глаза от ударов солнца,
проплывали, как по оранжевому занавесу, маленькие солнечные
системы.
- Если бы нам вернули штаны, - сказал Никки, - ты бы могла
их зашить.
- Так же, как и ты.
- Мужчинам положено автомобили чинить. А штаны должны чинить
женщины. Что, не так?
- Ах, ах, ах!
- Это не ответ.
- Спроси у ветра, что струит чего-то там вокруг чего-то.
- Это что, цитата?
- Да.
- Откуда?
- Не помню.
- И вообще, - добавила Джуди, - я ее, скорее всего,
переврала. Кажется, на самом деле, "у моря".
- Спроси чего-то, что струит чего-то там вокруг чего-то. Так
будет гораздо яснее.
- Сарки-парки едет в барке...
- А это, по-твоему, что такое?
- Это ex tempore.
- Экс что?
- Ха-ха! - сказала Джуди. - Вот чего наш маленький профессор
не знает.
- Мы забыли спросить у него, куда подевался язык Пинки.
- Я не забыла. Я помню много чего, о чем у него нужно
спросить, но обо всем сразу спросить невозможно.
- Джуди у нас все помнит.
- Да, все, - сказала она, занимая безнадежную позицию.
- А не помнишь ли ты, Джуди, сотворения мира?
- Нельзя помнить того, при чем не присутствовал.
- А не помнишь ли ты в таком случае... не помнишь ли ты...
не помнишь ли ты, чему равен квадрат семи тысяч трех?
- А вот это помню.
- И чему же?
- Пяти.
- Джуди!
- Ну, а чему тогда?
Тут она его поймала.
- Во всяком случае не пяти, потому что...
Джуди запела:
- Семьдесят семь прогуляться пошли сырой и холодной порой,
семьдесят семь из дому ушли, девяносто девять вернулись домой.
- Это, надо полагать, тоже экспромт.
- Во-первых, мы забыли спросить у него, откуда Доктор знал
результат.
- Квадрат числа...
- Ой, Шутька, слезь с моего живота. Ты и сама не знаешь,
какие у тебя острые когти.
- Во-вторых, мы так и не расспросили его о Китайце.
Китаец, стоявший на выступе над ними, - невидимый, поскольку
глаза у детей были закрыты, - сказал:
- А вы его самого расспросите, прямо сейчас.
Джуди, сложившись, будто карманный ножик, - пополам, -
схватилась за ночную рубаху.
Никки сказал:
- Извините.
Они торопливо одевались, - растопыренные руки со свисающими
рукавами и взъерошенные головы, никак не пролезавшие в ворот,
придавали им отчетливое сходство с огородными пугалами.
- Спасибо, - говорила Джуди, еще копошась внутри рубахи, -
за ваш волшебный фарфор.
Она, наконец, появилась на Божий свет и добавила:
- Мне он очень понравился.
- Я рад.
Китаец присел рядом с ними на камень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66