Стихающий ураган рвал громовую музыку в клочья. Она налетала
порывами, сотрясая под ними скалу. Белые буруны воспетого в
сагах моря, волоча за собой кисею пены, торжественной
процессией шли мимо острова, вздымаясь и с грохотом опадая.
Сверканье и рев стихий понемногу смирялись.
Пока они слушали, Хозяин произнес, обращаясь к себе самому,
две фразы. Сначала он сказал: "Свободны мысли наши". И немного
позже: "Коли ты помрешь, с тебя ничего не взыщут". Ладони его
мирно лежали на ручке альпенштока.
Мажорно сверкнула тема из первой части, старик кивал и
улыбался. Ему больше нечего было сказать.
Нет, еще одно оставалось невысказанным, и это одно он сказал
тоже.
Опираясь на альпеншток, он встал.
Мой милый сын, ты выглядишь смущенным
И опечаленным. Развеселись!
Окончен праздник. В этом представленье
Актерами, сказал я, были духи.
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они. -
Вот так, подобно призракам без плоти,
Когда-нибудь растают, словно дым,
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы и храмы,
И даже весь - о да, весь шар земной.
И как от этих бестелесных масок,
От них не сохранится и следа.
Воля и одна только воля довела запинающееся тело до края
отвесной скалы.
Хозяин врезался в чистую воду, окутанный саваном водной
пыли, взлетевшей ему навстречу. Под воду он ушел, почти не
плеснув.
Вот там все и кончилось - на дне морском.
Глава тридцать пятая. Дом, милый дом
Конюшни Гонтс-Годстоуна представляли собой одно из тех мест,
где поневоле начинаешь что-то насвистывать и где вдруг слышишь
- за звоном копыт и лязгом ведерка, - как конюшенный мальчик к
полной для тебя неожиданности высвистывает "Non piu andrai" или
"La ci дбтен" и высвистывать точно.
Стояло яркое осеннее утро, листва на деревьях задумалась, не
пришла ли пора покрываться золотом, задумалось и ясное солнце,
- не время ли приукрасить восход толикой инея. Зеленые изгороди
уже приобретали оттенок древесного дыма.
Герцог отправился поутру на ловлю лисят и к завтраку
запоздал. Теперь он, сбивая с сапог грязь, топал ими по коврику
у кухонных дверей и насвистывал любимый мотив из "Иоланты".
Попозже днем ему предстояло запрячь все свое семейство, чтобы
оно продавало экскурсантам буклеты и водило их по спальням
дворца. (Да, мадам, это герцогская корона нашей матушки, но вам
лучше воспользоваться одной из специально расставленных здесь
пепельниц, если только их не унесли посетители.) А до той поры,
поскольку дворец не открывался до половины двенадцатого, когда
появлялись первые автобусы, его дом все еще принадлежал только
ему, - пусть ему даже и приходилось жить при дворцовых
конюшнях. Герцог насвистывал:
Не рискнул, не жди наград.
Взялся - делай, рад не рад.
Кровь людская не водица.
На любви Земля вертится.
- Именно так, - сказал мистер Фринтон, имевший в своей
теплой шапочке и пиратских усах свирепый и комический вид.
- Ну что, дорогие мои, все еще завтракаете?
Именно этим они и занимались.
- Пинки пошел в дом, - сказала Джуди, - готовить каталоги.
Он просил разрешения одеться ливрейным лакеем, - таким, как у
Хогарта на картинке.
- Пусть себе, если хочет.
- Ему нравится переодеваться, и может быть, это поможет
продать несколько каталогов. А нельзя нам с Никки тоже
переодеться пажами, как ты считаешь?
- Мы могли бы выносить чучело любимого попугая герцогини
Лоутеанской.
- Я не хочу, чтобы вы таскали его с места на место. Оно и
так уж на ладан дышит.
- Тогда можно я надену доспехи Кромвеля?
- Нет.
- Сдается мне, что на острове у нас было больше свободы, -
мрачно сказал Никки. - А здесь, куда ни ткнись, сплошное
"Руками не трогать".
- Никки.
- Ну ладно, ладно. Извиняюсь.
- На острове, - сказал мистер Фринтон, дабы поддержать мир и
спокойствие, - вам вообще надеть было нечего, кроме ночных
рубах.
- Джуди надо спасибо сказать.
- Себе скажи.
- Интересно, почему это говорить спасибо нужно мне, когда
шитье - самое что ни на есть женское дело? Ведь так, папа?
- Я не понимаю, о чем вы толкуете.
- Джуди обещала...
- Ничего я не обещала.
Никки начал раздуваться, как уязвленная лягушка.
- Ты...
- А знаете, - сказал мистер Фринтон и для предотвращения
драки поставил между ними мармелад, - когда вся эта публика на
острове трепалась насчет Наполеона, у меня тоже была в запасе
цитата из него, только я постеснялся ее привести.
- Что за цитата?
- Он как-то сказал: "Всякое дело удается сделать не чаще,
чем раз в столетие".
- И что он имел в виду? - заинтересованно осведомился
Герцог, на несколько дюймов не донеся до усов вилку с кеджери.
- Насколько я понимаю, он имел в виду, что Гитлер исчерпал
все запасы диктаторства примерно до две тысячи сорок пятого
года. Хозяин все равно своего не добился бы.
- Это интересно, весьма.
- Да, но ты не знал Хозяина, - сказал Никки.
- Слава Богу, не знал.
- А если бы ты его знал, ты не был бы так в этом уверен.
- Уверен в чем?
- В том, что он бы своего не добился, как сказал мистер
Фринтон.
- Как сказал Наполеон, - церемонно поправила Джуди.
- Как сказал Наполеон по словам мистера Фринтона, дурища ты
этакая.
- Николас, тебе не следует называть сестру дурищей.
- Черт подери, - начал Никки. - Все, как один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66