— Не бери на ум. Через миг-другой оклемается — станет не хуже меня.
Лисовин подергал себя за бороду, вздохнул. Придвинулся к костру. Сел напротив Яромира, положил на раскаленные уголья несколько веток. А потом вдруг сказал с надрывом:
— Да не молчите же вы! Засну ведь!
Мечник тоже пристроился близ костра. Яромир терпеливо выждал, пока он усядется, и проворчал хмуро:
— Ну, так как же оно все вышло? Уж поведайте…
Кудеслав выжидательно обернулся к названому родителю, но Велимир именно в этот миг завозился с костром. Сосредоточенно так завозился, деловито. Очень деловито. Чересчур.
Мечник вздохнул и принялся «поведывать» сам.
Он говорил скупо (было, мол, сперва это, а после — то), покамест держа при себе подозренья и домыслы. Пускай Яромир сам все обдумает, а уж потом придет время сравнивать догадки — его, свои, Велимировы…
Негромкие, размеренные (а можно бы и так сказать: убаюкивающие) Кудеславовы речи действовали на спящих вовсе нежданным образом. Вымотавшиеся мужики просыпались. А ведь лишь миг назад казалось, что их хоть бей, хоть покатом валяй, хоть пестами толки — все одно не добудишься. Ан нет…
Просыпались, стягивались к костерку, сбивались за спинами сидящих в плотную, бесщельную стену. Спасибо хоть молчали, не лезли подсказывать да подправлять.
Не прерывая рассказа, Мечник время от времени досадливо поглядывал на обступивших костер сородичей.
Ишь, стоят — насупленные, хмурые, заспанные…
Битые.
Ограбленные.
Не сумевшие воздать за погибших родовичей.
Бросившие мертвых да пораненных на поталу ворогу. Ну, пускай не всех пораненных — разве от этого легче?!
Стоят потупясь, не смея глянуть один на другого, боясь даже подумать о возвращении, о том, что придется смотреть в глаза детям да бабам — своим и не своим… Смотреть в глаза, которые спрашивают: почему ты жив, а он нет?
Эти вот неполных два десятка своих же родовичей сейчас опаснее любого врага.
Даже самому Светловиду нынче не ведомо, до чего они додумаются, на что решатся, стараясь обелиться перед общиной, смыть самими же для себя выдуманный позор.
И вообще… Мечник-то собирался открыть старейшине кое-что, не предназначенное для лишних ушей. Теперь настоящий разговор придется откладывать, а дело отлагательств не терпит…
Кудеслав закончил рассказ, но этого поначалу вроде и не заметили. Наконец Яромир спросил:
— Так что же, мордва? Велимир пожал плечами:
— Личины мокшанские. Повадка мокшанская: лучник на дереве, а внизу — охорона-засада… — Он принялся шуровать хворостиной в огне, занавесившись от Мечника и старейшины трескучим роем взметнувшихся к небу искр. — И стрелы мокшанские — сам глянешь потом. И бранились они вроде по-нашему, а только коверканно на мокшанский лад: слова ломили на первом слоге…
— Утро цзеть видь… — припомнился Кудеславу непонятый, а потому накрепко засевший в голове выкрик.
— Во-во! — Лисовин снова шевельнул перекормленное, ленивое пламя. — Проклятие, стало быть: «Утра ты не увидишь». «Цзеть» — мокшанское словцо, у нас ему однословного подобия вовсе нету. Означает оно «ты не». А, к примеру, «цзень» — это по-нашему будет «я не» что-нибудь там… В общем, не молвь у них — брех собачий.
— Все они псы, вот и гавкают по-песьи!
Так, это уже начали подавать голос сгрудившиеся вокруг мужики. И не кто-нибудь, а Кудлай, черед которого по возрасту да по делам как бы не самый последний.
Велимир и старейшина одновременно оборотились на голос. Под из: взглядами Кудлай потупился, однако же с дерзким упрямством продолжал гнуть свое:
— Ясно же, что это мордва челны отбила! Надо было еще тогда, в запрошлом году, самый корень мокшанский выжечь! Так нет, пожалели…
— Дурням сопливым помолчать бы, покуда старшие держат совет! — тихо, но очень зло сказал Лисовин.
А Яромир невесело усмехнулся:
— Да пускай уж… Говорят, будто и у дурня на сто сот пустобрешных словец пробивается одно мудрое.
— Пойди вынайди его, единственное, среди сотен-то! — пробурчал Велимир, вновь отворачиваясь к огню.
— А вот скажи… — Старейшина глядел на Кудлая так, будто впрямь ждал от него путного рассуждения. — Скажи: чего бы это мордве именно теперь на нас броситься? Не прошлой весной, не осенью — именно нынче? А?
Кудлай вскинул голову, тряхнул колтуном склеенных засохшей кровью волос:
— Известно чего… — Он шмыгнул носом, скривился. — Поди, гости твои давешние как-то смогли натравить. Может, и напали мокшане не без ихней помощи. Все знают: этот, волчина-то заезжий, грозил сварой с мордовским родом…
Яромир крякнул и сгреб бороду в горсть. Вот ведь как оно: лишних ушей при беседе с гостями не было, а слухи по всему граду кишат, будто блохи в собачьей шерсти…
— Ладно, молчи покуда. — Старейшина продолжал рассеянно мять-теребить свою бороду. — Слышь, Кудеслав! Скажи-ка…
— Да, пускай скажет! — Вовремя не одернутый Кудлай, похоже, совсем обнаглел. — Пускай скажет, почему велел на том гибельном мыске привал обустроить?! Почему средь бела дня велел на ночлег становиться?! В таком месте, где никогда прежде не чалились, но где очень удобно чинить засады… Не было ли у него заранее все уговорено с воеводой-волчиной, а? Пусть скажет: отчего мы все пораненные, а на нем — ни царапинки?! Ты не молчи, Кудеслав Урман, ты ответь! Ответь, как вы с волчиной перемаргивались в общинной избе, не стесняясь ни духов-охранителей, ни старейшины с Белоконем!
Стало тихо — так тихо, что Мечнику отчетливо слышался плеск речных волн у неблизкого берега. Сгрудившиеся вокруг мужики упорно прятали от Кудеслава глаза, и тому стало ясно: нехорошие догадки о нем копошились не в одной лишь Кудлаевой голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130