«На одну ладонь положить, другою прихлопнуть…» Говорил-то он о мокшанском граде, а разумел этот вот, вятичский… Да, плохи дела. Ежели когда-нибудь Навьи допустят под градской тын настоящего ворога…
Впрочем, Мечник довольно скоро понял, что не так уж все безнадежно.
На тыне сдержанно гомонили, — подъехав чуть ближе, Кудеслав начал разбирать слова:
— Ну точно, он. Говорил же…
— Гляди, рожа в крови! А уж скотину как уходил — страх глядеть!
— Что ж один-то? Да ночью, да этакий…
И тут же кто-то спросил подъехавшего, глуша прочие голоса:
— Чего орешь?
— А чтоб какой дурень спросонок да с перепугу стрелой не попотчевал! — прервав пение, ответствовал Мечник.
На тыне хихикнули.
Спрыгнув на землю возле подошвы частокола (конь, избавившись от седока, остался стоять, широко расставив трясущиеся ноги, — хорошо, что не лег; выживет), Кудеслав сказал, задирая голову:
— Все ладно. Мокшу припугнули, она теперь мира просит.
Тут же два факельных огня подались в стороны: державшие их сторожа отправились разносить весть остальным. Значит, не все здесь — и то уже хорошо. Когда же переместившееся пламя шмыгнуло предательскими бликами по остриям рогатин, владельцы которых укрывались в уличной темени за воротным проемом, Мечник и вовсе подобрел к градским охоронникам.
— У тебя до Яромира надобность? — ворчливо осведомились из-за похожей на буреломину груды дубовых брусьев и прочей всячины. — Лезай сюда, через верх. Да не бойсь, не рухнет… Ты, Мечник, слышь только что? Ты его только не буди, Яромира-то! Он поди лег вовсе недавно. А может, и не ложился еще…
Кудеслав успокоил ворчуна-охоронника клятвенным обещанием ни в коем случае не будить старейшину, ежели тот еще не уснул, и, кряхтя (а попробуйте-ка не кряхтеть после долгой отчаянной скачки, да еще если седло было очень уж неудобным, а штаны вовсе не годны для езды верхом), полез на шаткий завал. С внутренней стороны проем бывших лесных ворот караулили трое. Один из них стоял прямо перед завалом, а двое других пристроились по бокам, у самого частокола, и были совершенно невидимы в густой тени тынового настила (туда не проникали даже отсветы горящих наверху факелов). Мечника приятно удивила и обрадовала неожиданная разумность поведения градской сторожи. Радость эту не убавило даже то, что один из подпиравших спиною тын охоронников уже успел заснуть — видно-то его не было, зато было слышно.
Перебравшись через завал, Кудеслав попросил, ни на кого особо не глядя:
— Коня обиходьте. Он сегодня хорошо потрудился для общинного блага.
Попросил, перевел дух и двинулся в уличную темень, все убыстряя и убыстряя заплетающийся нетвердый шаг.
Позади негромко переругивались. Бывшие на земле выясняли, кому из них сподручней выкарабкиваться к коню и как его, коня то есть, переволакивать через завал. А на тыне кто-то шипел, что надобно немедля гасить лишние факелы, не то «собственными вот этими руками стану гасить, запихивая во рты… либо во всякие другие места…».
Яромира будить действительно не пришлось: почивать в эту ночь старейшина явно не собирался. Мечник обнаружил его на чельной площади. И не его одного.
У подножия недостроенной дозорной вышки полыхал огромный костер. Благо здесь было что жечь. Площадь покрывал толстый, хорошо утоптанный слой корья, щепы, древесных обрубков — всего, чем только можно было намусорить при постройке вышки. Так что двое юнцов, суетившихся возле костра, не столько поддерживали пламя, сколько мешали ему расползаться. Вообще-то костер этот не казался очень уж умной затеей. Не уследи за ним как следует — беды не оберешься. Ладно, небось Яромир знает, что делает.
Яромир нашелся недалеко от костра — он сидел на вечевом биле, болтая ногами и легонько постукивая по отзывчивому гулкому дереву. Голова старейшины тонула в густой тени, копящейся под двускатным тесовым навесом (этот навес на четырех столбах был поставлен для укрытия била от непогоды), а потому выражение Яромирова лица различалось с немалым трудом. Вернее сказать — совсем не различалось. Может, задумался человек, а может, и носом поклевывает…
Подобраться к Яромиру тоже оказалось делом весьма непростым. Вокруг била на разбросанных по земле оленьих шкурах спали одетые мужики. Спали они широко, не кучно, однако же рядом с каждым лежало какое-нибудь оружие — так чтобы в случае чего сперва схватить, а уж затем проснуться.
Осторожно пробираясь между спящими, Кудеслав мысленно ругнул себя за вспомянутую давеча поговорку про дурней, которых ничто не учит. Уж кого-кого, а Яромира дурнем не назовешь. Вот подними сейчас охорона тревогу — пока ночующие по избам подхватятся, пока вооружатся и сообразят, куда бежать да что делать, враг уже под частоколом окажется (и хорошо еще, если снаружи, а не внутри). А так лишь короткий миг промелькнет, а у старейшины уже будет крепкий, готовый к драке кулак. И особенно это важно, когда в граде нехватка здоровых мужиков-воинов. Известно ведь — слабого не обижают только ленивые. Не опасайся нынче Яромир мордвы, наверное, все равно бы сторожу усилил.
И правильно.
И кстати, еще неизвестно, на самом ли деле мордва сейчас безопасна. А ну как заручник — голова мокшанский — сбежал за время Мечникова отсутствия? Конечно, там Белоконь и Злоба с Кощеем… М-да… И Ковадло с десятком слобожан. Так что береженого оберег бережет. А наинадежнейший оберег — собственная осмотрительность да опаска. Опаска ведь не страх — тот человека слепит, глушит да ума лишает; опаска же вроде как щит: и от удара прикроет, и сам при случае для удара сгодится…
Среди ночевавших на площади Кудеслав, перешагивая да обходя, распознал нескольких охотников-ватажников из числа отряженных Яромиром на вешние промыслы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130