– Изволили долго жить на чужбине?
– Почему вы так решили? По одежде?
– Никак нет-с, по обхождению. Изволите крепостного мужика на «вы» называть.
– Не очень-то вы похожи на крепостного. Скорее на богатого купца.
– А между тем пребываю в полном рабском состоянии.
– Понятно, большой оброк платить приходится.
– Это нам не страшно-с.
– А что вам страшно?
– Рабское состояние.
– Ну, с деньгами, да на оброке это не так страшно, как холопом в людской. Потом, как я слышал, и у крепостных какие-то права есть
– Никак нет-с. По указу Ее Императорского Величества от 1875 года мы, крепостные, лишены всех прав. За жалобу на помещика велено людей холопского звания наказывать кнутом, и челобитных от нас не принимать.
– Ни хрена себе, век золотой, век Екатерины! – опрометчиво сказал я. – Это она что, после пугачевского восстания так озверела?
– После бунта-с, – поправил меня портной.
– А что Павел? Он же все супротив матушки делает?
– Велено прикрепить к земле всех бродячих, кроме цыган.
– А выкупиться можно?
– Всех отпущенных холопов приказано вновь прикрепить к помещикам.
Я смутно помнил по школьной истории, что Александр, придя к власти, провел кое-какие реформы, ослабившие крепостнический гнет.
– Вы знаете, мне кажется, года через два-три будет маленькое послабление…
Фрол Исаевич смотрел на меня ждущими, верящими глазами.
– А относительно воли, ваше благородие, ничего?
Я отрицательно покачал головой.
– Вам не дожить, разве что внуку.
Котомкин поверил и понурился.
– А почему вы меня об этом спрашиваете? Правду за правду.
– Так посыльный про вас всю дорогу говорил. Приехал, мол, к барину в гости, простите великодушно, нечистый, огонь из пальца добывает, мертвых оживляет. Я бабьим сказкам не верю, но как вас самолично увидел, подумал, что не от мира сего человек. Решил, спрошу, за спрос голову не снимут…
– Может быть, я и не от мира вашего, спорить не буду, только никакого отношения ни к черту, ни к Богу не имею. Можете за свою душу ни бояться. Правда, лечить немного умею.
Мы помолчали.
– Да я и не боюсь, – серьезно сказал портной. – Черти такими не бывают. Так вам что сшить надобно?
Вопрос получился простой, но на засыпку. Я не имел ни малейшего представления, о том, что носили в XVIII веке.
– Как насчет камзола? – спросил я, вспомнив название старинной одежды.
– Изволите желать придворный?
– Нет, ко двору я пока не собираюсь, мне что-нибудь попроще.
Я вспомнил, что гоголевский Чичиков носил фрак «брусничного цвета с искрою», а потом сшил новый, «наварского пламени с дымом». Только жил он позже, в двадцатые годы следующего века. Я попытался вспомнить портреты Державина или Фонвизина, но в голове было пусто и свободно: какие-то пышные галстуки, а более никаких ассоциаций.
– Вы знаете, Фрол Исаевич, я отстал от российской моды и не знаю, что нынче носят в провинции, – решил я переложить проблему на плечи специалиста. – Мне бы что-нибудь повседневное, чтобы не бросаться в глаза.
– Ну, может быть, сюртук и панталоны? – спросил портной.
– Вот и хорошо, пусть будет сюртук.
– Какую материю предпочитаете?
Это для меня было еще сложнее покроя. Откуда мне знать, какие у них здесь материи?
– Ну, что-нибудь такое, качественное, неброских тонов, – выкрутился я.
– Темное предпочитаете или светлое, ваше благородие?
– Не то, чтобы темное, но и не очень светлое, – задумчиво ответил я, воспользовавшись вкусом Петра Ивановича Чичикова, уважавшего неопределенность. – Вы, голубчик, сами сообразите, я вам доверяю. Мне нужно платье, что бы крестьяне меня чертом не считали, и дворяне не шарахались. Подберите что-нибудь скромненькое и со вкусом.
Фрол Исаевич понимающе кивал головой. Потом поднял новые проблемы с отделкой и пуговицами. Вслед за тем мы долго обсуждали фасон рубашек: не то чтобы партикулярные (что это еще такое?), но и не очень военные. С бельем я покончил довольно быстро, заказав два «дворянских» комплекта и отказавшись от любых обсуждений фасонов.
Как и всякий специалист, тем более русский, портной обожал поговорить на профессиональные темы, ставящие непосвященного в нелепое положение: или со всем соглашаться и кивать, или спорить, не понимая, с чем.
– Стежки изволите предпочитать двойные или одинарные? – пристал ко мне Котомкин.
– Делайте двойные.
– Так толсто будет.
– Тогда одинарные.
– А не куце ли станет глядеться?
После решения теоретических вопросов, начались обмеры, с постоянными отвлечениями на особенности пошива моей необычной одежды, продолжающей производить на Фрола Исаевича шоковое впечатление. Я и сам, можно сказать, впервые в жизни обратил внимание на строчки, оверлоки, отделку петель и т.п. Представить, что все это с таким же качеством можно сделать вручную, было невозможно.
О цене мы не говорили, хотя этот вопрос меня и занимал. Тянуть деньги у Антона Ивановича на экипировку было неловко, халявничать, пользуясь крепостной зависимостью Котомкина, тем более. Как заработать деньги в чужой эпохе, я не представлял. Пришлось оставить этот вопрос открытым, понадеявшись на популярное понятие «авось».
Фрол Исаевич собирался шить на месте, в имении, вызвав себе в подмогу подмастерьев. Нужно было его прилично устроить.
Я пригласил ключницу и поручил портного ее заботам.
Все время визита Аля просидела на лавке со своим шитьем в руках, не вмешиваясь в наши переговоры.
– Ну, что, – спросил я ее, – не напугал я его?
– Не напугал, он думает, что ты «не от мира сего», как Христос, прости меня Господи, – сказала она и перекрестилась. – Еще у него беда большая, дочь единственная помирает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91