Кардинально изменив структуру
книги, он превращает ее в памфлет, в котором уго-
ловная проблематика служила вспомогательным сред-
ством для юридической борьбы в общем плане. Не
только дух французского рационализма способство-
вал тому, что Морелле структурно переделал книгу
Беккариа и представил ее публике франкоязычной
Европы в более систематизированном виде. Его толк-
нула на это практическая необходимость. Неизбеж-
ность столкновения мнений привела к тому, что
вскоре Вольтер написал "Комментарий" и попытался
найти точку соприкосновения между формами юри-
дической логики и новыми соображениями о сущно-
сти права, которые выдвинул Беккариа.
За этим последовали споры, которые из мира са-
мих французских философов перекинулись в Ита-
лию, а затем в Англию и Германию. Повсюду услыша-
но было слово Беккариа. Гримм и Дидро ратовали за
оригинальный текст. Другие склонялись к версии Мо-
релле. Беккариа уступил. Дидро назвал это посягатель-
ством на жизнь книги со стороны переводчика. Речь
не шла просто о выборе слов или предложений. Под
этим скрывалась мучительная и нелегкая борьба кни-
ги Беккариа за выживание в политической атмосфере
той эпохи.
33
Книга "О преступлениях и наказаниях" и на бере-
гах Сены продолжала призывать еще раз обратиться
к основам общества и разработать инструменты, ко-
торыми можно было бы попытаться его реформиро-
вать. Даже в кругу просветителей произведение вело
двойную жизнь. Тот же Морелле не отрицал двойст-
венности этой жизни. "Нам кажется, что заслугой на-
шего автора является попытка объединить силу разу-
ма с теплотой чувства..." Письменный диалог между
ним и Беккариа, их общие признания и исповеди
укрепляли стремление этих двух столь различных по
характеру людей, смотревших совершенно по-разно-
му на одни и те же вещи, понять друг друга.
Перелом наступил в тот день, когда осенью 1766
года Беккариа решил отправиться в Париж, приняв,
наконец, столь настойчивые и теплые приглашения
тех французов, благодаря которым он стал известен
всей Европе. С тяжелым сердцем он покинул Милан,
предчувствуя, что этим отъездом он собственными
руками ослаблял то ценное психологическое равнове-
сие, которое позволяло ему жить со своими друзья-
ми, думать, работать. Новый и, возможно, враждеб-
ный мир, несмотря на все комплименты и восхвале-
ния, открывался перед ним. Беккариа начали одоле-
вать страхи, как только он оказался вне привычного
круга, который защищал его. Для него было пыткой
оказаться вдали от друзей и жены, за которых он де-
ржался, чтобы уберечься от самого себя. Как он мог
вынести в таком состоянии духа тонкую игру, сво-
34

бодный диалог и непредубежденность философов?
Он мог согласиться быть с ними корректным, при-
нимать их критику и восторженность. Но чего он не
мог вынести, так это принять правила их игры, по-
ставить вопрос так, чтобы вновь обсуждать все с са-
мого начала. В этом он был сродни Руссо, но его ре-
акция была более скромная и пассивная. Он не со-
противлялся, а просто поехал в Париж, избегая славы
и отказываясь быть не тем, кем он был.
О том, как философы обсуждали между собой его
книгу, можно судить по переписке Беккариа с Мо-
релле, Дидро и Мармонтелем, которая началась уже
после того, как он вернулся в Милан. Письма упомя-
нутых филсофов того периода до сих пор хранятся
среди его бумаг. В замешательство приведут они тех,
кто попытается с точностью приписать каждое из
них определенному автору. Зачастую создается впе-
чатление, что в них содержатся мысли, рожденные в
сознании их корреспондента. Но что имеет особен-
ное значение - так это та общая атмосфера, та дис-
куссия, которая была порождена книгой Беккариа.
Так, парадокс Дидро (и тех, кто разделял его точку
зрения) - использовать каторжников для более быст
рого воспроизводства человеческого рода, - был ни
чем иным, как демонстрацией ложности теории, что
преступление наследуется. Переписка не была лишена
случайных замечаний, сделанных не столько для того,
чтобы поддержать более живую атмосферу дискуссии,
сколько для того, чтобы направить ее в определенное
35
русло. Но если не придавать этому диалогу преувели-
ченного значения и трезво оценить выводы, из него
вытекающие, то можно убедиться, что философов
особенно интересовали социалбние поиедствия реформ,
предложенных Беккариа. Французские философы пы-
тались оценить, что в самом деле могла бы означать
для самой бедной части населения замена принуди-
тельных работ на смертную казнь, каков статистиче-
ский показатель смертной казни, сопоставленный с
другими видами смерти, болезнями, халатностью,
невежеством, проституцией, дорожными происше-
ствиями. Именно об этом писал несколько лег спу-
стя Дидро в своих комментариях к "Наказу" Екатери-
ны II. Эта постоянная забота о судьбах общества не
давала философам возможности по-настоящему по-
чувствовать гуманизм, которым руководствовался
Беккариа. Даже в том, что касалось пытки, они про-
должали рассуждать о злободневности проблемы и
оценивали последствия, к которым могла привести ее
отмена в борьбе с бандитами и разбойниками, вме-
сто того чтобы подчеркнуть, как это сделал Беккариа,
непоколебимое моральное отвращение к пытке, то
есть точку зрения, от которой не следовало и нельзя
было отступать. Подобный подход отразился и на
обсуждении проблемы смертной казни. И это, по-
рой, искажает те ощущения, которые появляются по-
сле чтения "О преступлениях и наказаниях".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62