– Вкусно, ты хотел сказать.
– Ага, ага, здорово… свкусно! – Последнее слово Пантя выговорил с трудом, но потом затараторил, бегая вокруг Голгофы, а она стояла неподвижно, опустив голову. – Спичек ещё купим! Там, на озере, плотик есть! Кататься будем! Ты купаться будешь! Загорать! Там нырять можно! А потом я тебе домой отведу! Те-бе… ТЕ-БЯ! Там ещё ягод много… – упавшим, безнадежным голосом закончил он.
– Это же называется похо-о-о-од! – вдруг зарыдала Голгофа. – Многодне-е-е-евны-ы-ы-ый! – Она внезапно оборвала рыдания. – А кто нам с тобой это разрешит? Да ведь и собирались-то идти все вместе…
У Панти был такой разнесчастный, жалкий, даже униженный вид, что он вроде бы и ростом стал значительно меньше, и ручищи у него заметно укоротились, а длинная шея, можно, сказать, совсем исчезла, до того сильно втянул он маленькую голову в широкие плечи.
Голгофа пожалела его и стала утешать:
– Подожди, подожди, ещё не всё потеряно. Ты потихонечку, незаметно проникни к ребятам, узнай, как там обстоят дела. Надо обязательно посоветоваться с Людмилочкой. А мне просто необходимо знать, что же намеревается делать папа.
Если бы, уважаемые читатели, я рискнул бы определить состояние Панти одним словом, я бы написал: его, Пантю, РАЗРЫВАЛО. Дело в том, что за всю свою жизнь он никаких особых чувств, кроме обыкновенной злобы и не менее обыкновенной зависти, не испытывал и ни о каких других чувствах и не подозревал.
А тут… Злостный хулиган Пантелеймон Зыкин по прозвищу Пантя, который всю жизнь только тем и занимался, что мучил людей, кошек и мух, тут вдруг застрадал оттого, что испытывал непонятные ему чувства.
Он не хотел, не мог, не мыслил расстаться с этой длинноногой девчонкой! Вот его и РАЗРЫВАЛО от желания сделать для неё что-то такое, чтобы она была с ним, чтобы не отдавать её никому, а сейчас же, немедленно уйти с ней в поход на Дикое озеро. Он бы насобирал ей много-много-много ягод, сварил бы ей в котелке грибов, катал бы её на плотике и любовался бы, как она плавает, и слушал бы, как она хохочет… И никто бы ни за что бы никогда бы не нашёл их!
– Давай принимать решение, – твёрдо сказала Голгофа, тряхнув голубыми волосами. – Я что-то запуталась. И помочь мене… – Она удивленно замолчала, расхохоталась. – И помочь мне можешь только ты. Иди узнай, что там происходит. После этого и решим, что нам с тобой делать.
Обиженно пискнув, Пантя плюхнулся на траву во весь свой здоровенный рост.
– Это ещё что за новости? – растерялась и обиделась Голгофа. – Ведь меня там потеряли. Иди, иди. Я прошу тебя. Я очень прошу тебя.
И Пантя впервые в жизни испытал неведомое ему доселе желание ПОСЛУШАТЬСЯ, и желание это оказалось настолько приятным, что он моментально вскочил на ноги и радостно сказал:
– Ладно, ладно!
И он зашагал по лесу к полю, а по нему бросился бегом к дороге в посёлок.

ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА.
Семь бед – один ответ

Сильнее всех отправиться в многодневный поход хотелось тёте Ариадне Аркадьевне, но она, как вы сами понимаете, уважаемые читатели, желание своё хранила в самой глубочайшей тайне. В нём она старалась не признаваться даже себе.
Когда она впервые узнала о возможности провести несколько дней на берегу Дикого озера, ночами посидеть у костра под звёздным небом в компании хороших людей, тёте Ариадне Аркадьевне показалось, что она вроде бы помолодела, вспомнила, что давным-давно не любовалась звёздами. Более того, она на некоторое время уверилась, что несколько дней не будет скучать по Кошмарику и беспокоиться особенно о нём не будет.
Можно, конечно, сразу и не поверить в такие неожиданные сведения о тёте Ариадне Аркадьевне. Но дело в том, что эта милая Людмила и напомнила о самой, светлой, абсолютно неповторимой, самой переполненной впечатлениями, бесконечными открытиями поре жизни человека – детстве. И если к сказанному добавить, что в детстве тётя Ариадна Аркадьевна была почти такой же, как эта милая Людмила, вам, уважаемые читатели, многое станет ясным и понятным.
Но далеко не всем людям удается сохранить в душе своё детство. Попросту говоря, взрослые люди нередко забывают, какими они были в далеком детстве.
Так случилось и с тётей Ариадной Аркадьевной. И лишь пожив с этой милой Людмилой, она, хотя и не сразу, неуверенно стала как бы возвращаться в своё детство и многое начала понимать в детях, осторожно потянулась к ним.
А дети есть дети. Любить и понимать их можно и нужно, но не так уж это легко и просто. Слишком много дети совершают глупостей, часто вредных, а иногда и опасных и для себя, и для других.
И совсем, по-моему, нетрудно понять, почему тётя Ариадна Аркадьевна, мечтая о многодневном походе, принципиально возражала против него. Она очень жалела Голгофу, но пойти против своих убеждений была не способна. Если каждый ребенок, пусть его и действительно неправильно воспитывают, будет сбегать из дома, то милиции уже некогда будет ловить настоящих преступников!)
Теперь, уважаемые читатели, когда наше повествование начинает приближаться, так сказать, к своей вершине, мне следует сообщить вам и об отношении тёти Ариадны Аркадьевны к злостному хулигану Пантелеймону Зыкину по прозвищу Пантя.
Представляю, как вы изумитесь, узнав, что она его не только не ненавидела, но и жалела давным-давно, ещё с тех пор, когда он был карапузиком Пантелейкой. В своё время она даже мечтала, чтобы он подружился с Кошмариком. Однако хулиганы не подружились, а ещё более обезобразились, предельно охулиганились, переняв друг у друга всё самое дурное, и благодетельница скрепя сердце была вынуждена расстаться с Пантей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107