Бегство старых нацистов способствовало и духовному и материальному прогрессу Восточной Германии. А в Западной Германии, с одной стороны, милитаристы и неонацисты вели себя теперь куда более откровенно и нагло (как Карл в моем романе), но, с другой стороны, старые борцы за мир и демократию получили значительное подкрепление, потому что среди молодежи усиливалось движение протеста, доказательством чего служат «марши мира» и антивоенные демонстрации. Все это подсказало мне образ Иоганна.
«Солнце – это еще не все» и «Жаркое лето в Берлине» сходны только в одном – в основу и того и другого произведения легли реальные факты, и это страшно. Я написала эти книги для того, чтобы предостеречь моих земляков и весь западный мир, показав, как язва неонацизма все больше распространяется по миру. Австралия – лишь одна из многих стран, где старые нацисты проповедью своих зловещих доктрин пытаются растлить молодежь, которую к тому же с самого начала «холодной войны» пресса, радио и кино постоянно обрабатывали в духе антикоммунистической пропаганды.
Если эта книга достигнет своей цели в обличении черных сил, действия которых могут привести мир на грань ядерной войны, значит она была написана не напрасно.
Глава первая
Мартин зажал ракетку под мышкой, снял очки и неторопливо протер их. Игроки и корт расплылись в подобие одной из тех модернистских картин, которые ему никогда не нравились, – рыжее пятно, прорезанное белыми линиями и белой полосой сетки. Он подышал на линзы и тщательно протер их еще раз – конечно, можно было бы этого и не делать, но он немного тянул время, чтобы отдышаться. И, не видя, он знал, в каких позах они ждут: Лайша, стоя у сетки, оглядывается на него, Дональд пригнулся, готовясь принять его подачу, Лиз слегка подпрыгивает – эта ее привычка, появившаяся чуть ли не с тех пор, как она научилась ходить, всегда его раздражала.
Все молчали. Они ждали, и он чувствовал их нетерпение, но продолжал дышать глубоко и размеренно, стараясь унять дрожь в икрах. Последний затянувшийся гейм совсем его вымотал. Теперь судьбу партии решала его подача, и он знал, что подаст плохо. Мартин медленно надел очки, и три юных лица сразу прыгнули в фокус – три пары глаз, смотрящих на него с нетерпением, юные напряженные фигуры: вот уже десять лет, как он почти каждое утро видит перед собой этих троих в этих позах.
Сначала они были голенастыми детьми, и он приобщал их к тайнам тенниса, отрабатывал с ними подачи, косые удары, удары с полулета, передал им все приемы, которым научился в молодости. Теперь они уже не были детьми, а он уже не был молод.
Он слишком стар для них – он это знает, и они это знают. Но никто вслух этого не скажет, даже Лиз. Он поднял ракетку, ощутил на ладони мохнатую шкурку мяча и подал первый раз в сетку, а второй в аут.
Лайша безразличным голосом объявила счет, и они поменялись местами. Бедная Лайша! Верная душа! И нечестно лишать ее молниеносных ударов с лёта, которые ей так удаются. Нечестно по отношению к Дональду, который ждет, когда ему представится возможность пустить в ход свои сильные резаные мячи. Нечестно по отношению к Лиз.
И пока он медлил перед следующей подачей, ему вдруг пришло в голову, что в первую очередь это нечестно по отношению к нему самому. С какой стати он должен каждое утро чувствовать себя виноватым? С какой стати он должен противопоставлять убывающее уменье пожилого человека беспощадной точности Дональда и неровной, но блестящей игре Лиз? И заставлять Лайшу играть вполсилы.
Мяч попал в сетку. Партия была проиграна.
– Извини, Лайша.
Когда Лиз и Дональд, перепрыгнув через сетку, подошли к ним, он криво улыбнулся.
– Вы все становитесь слишком сильны для меня.
Дональд посмотрел на него взглядом студента-медика, который уже начинает видеть слишком много, и сказал:
– Вы ведь так до конца и не оправились после вашего гриппа, мистер Белфорд.
– Я совершенно не в форме, – сказал Мартин в свое оправдание.
– Вовсе нет. Если бы только…
Мартин повернулся и пошел к дому. Это постоянное «если бы только…» начинало действовать ему на нервы. Как-нибудь утром он договорит за Дональда: «Если бы только я был на двадцать лет моложе!»
Элис ходила по саду с корзинкой для цветов и секатором, прислушиваясь к ударам мячей на корте. Хотя она срезала цветы уже больше часа и наполнила три корзинки, у нее было такое ощущение, будто она в саду совсем недолго. Она не знала большего удовольствия, чем срезать цветы в бодрящей прохладе утра, когда влажная земля благоухает под солнечными лучами и в воздухе мешаются бесчисленные ароматы, единственные и неповторимые: пряная ронделеция, магнолия, душистая, как старое вино, ирисы, гиацинты! Какое прекрасное время года – весна!
Она остановилась, прислушиваясь к веселому стрекотанию сорок на пахнущем лимоном эвкалипте, к щебету ласточек, стремительно ныряющих под карниз гаража, где они вьют гнезда из года в год.
Стук теннисных мячей, голоса, доносящиеся с корта: Мартин объявляет счет, Лиз смеется, Лайша огорченно вскрикивает, а Дональд вопит, торжествуя победу. Знакомые звуки и запахи, будящие чувства, которые ей не хотелось анализировать. Разве мало этого сентябрьского утра, сияющего воздуха и паутины с радужными каплями росы?
Ли-Ли осторожно пробиралась по мокрой траве, отряхивая шоколадные лапки, и возмущенно мяукала. Она умоляюще подняла на Элис раскосые голубые глаза, и Элис проворковала:
– Иди, иди к мамочке!
Ли-Ли прыгнула, миг повисела на комбинезоне Элис и перебралась к ней на плечо, мяукая благодарно и требовательно все на той же пронзительной сиамской ноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103