Что будут говорить, если он вздумает проводить ее до дома? – спросил один внутренний голос. Ну, а почему бы и нет? – возразил другой.
Когда поезд подошел к бэрфилдскому перрону, она оборвала этот мысленный спор. Если он захочет пойти с ней – пусть. Она встала и благодарно улыбнулась, когда он посторонился, пропуская ее. В тесноте он слегка ее толкнул.
– Прошу прощения, сударыня.
Его произношение придавало слову «сударыня» почти ласкательный оттенок. Какие у него изысканно вежливые манеры! «Даже чересчур», – раздраженно подумала она, когда его оттерла толпа людей, не столь строго соблюдающих правила хорошего тона. Она задержалась в проходе и остановилась, едва выйдя на улицу. Слава богу! Ни одного такси на стоянке. Краем глаз она увидела, что он выходит из вокзала. Она пошла через улицу. Ее дыхание стало прерывистым, в горле поднялся комок. На углу они встретятся.
Рядом с ней остановился автомобиль. Распахнулась дверца.
– Садитесь, Элис, – скомандовал Обри Рейнбоу. – Мы как раз успеем домой до грозы. Как удачно, что я вас заметил!
Элис села, машинально пробормотав слова благодарности. Ее сердце наполнила горечь… Удачно!..
Глава одиннадцатая
Элис захлопнула окно столовой. Ветер налетал свирепыми порывами, крутя лепестки, сорванные с веток цветущих деревьев. Ей всегда было больно видеть, как быстро они облетают – бессмысленно погубленные, точно ее собственная жизнь.
Она вернулась к столу, прижимая ко лбу ладонь.
– Кажется, у меня разбаливается голова. Это от погоды.
– Очень жаль, – отозвался Мартин, не отрываясь от юридического журнала.
Они уже доедали второе, когда Лиз стремительно сбежала по лестнице и влетела в столовую.
– Тысячу раз прошу прощения, но мне обязательно надо было допечатать все до конца.
Элис приподнялась, но Лиз заставила ее сесть.
– Не беспокойся. Я возьму сама. Супу я не хочу.
Она обычной стремительной походкой пересекла столовую и скрылась в кухне, прежде чем Элис успела ее остановить. Вернулась она с тарелкой, которую держала через посудное полотенце, и, подпрыгивая, перекладывала из руки в руку. Тарелка со стуком опустилась на стол.
– Ой-ой! – Лиз подула на пальцы. – До чего горячая!
– Потому что она слишком долго простояла в духовке. Если бы ты пришла обедать, когда я тебя позвала, она не была бы такой горячей.
Лиз опустилась на стул, с отвращением поглядела на тарелку и отодвинула ее.
– Впрочем, неважно. Я этого все равно есть не буду.
Элис откинула голову и вздернула подбородок – это ее движение всегда ассоциировалось у Лиз со словом «взбрыкнуть».
– Почему же, скажи на милость?
– Так просто. Температура неподходящая.
– Я же объяснила тебе, почему он такой горячий.
– Я не о пироге. Я о погоде. Сейчас слишком жарко для пирога с почками.
– Ну, а что ты будешь делать летом, если уже в сентябре жалуешься на жару?
– Против самой жары я ничего не имею. Я только считаю, что пирог с почками – блюдо для жары неподходящее.
Элис положила свой нож и вилку.
– Ты, кажется, позволяешь себе учить меня, что и когда нам полезно есть?
– Ах, тетя Элис, не надо этого тона. Профессор говорит, что он вреден для моего пищеварения.
– А то, что я жду, когда ты, наконец, соизволишь спуститься к обеду, – это, по-твоему, не влияет на мое пищеварение? Мартин, ты слышал, что сказала твоя дочь?
Мартин поднял голову.
– Боюсь, что нет. Очень интересный разбор законопроекта об ограничительной практике.
– Она отказывается есть пирог с почками.
– Неужели? – Мартин поглядел на Лиз и сказал нараспев: – Доедай обед ты свой, и не будешь ты худой.
Лиз подхватила вторую половину фразы, и они оба рассмеялись.
– Не понимаю, что тут смешного, – поджав губы, сказала Элис.
– Мы смеялись не над тобой, Элис, милая, – ответил Мартин кротким голосом, который он обычно пускал в ход в таких случаях. – Мне просто пришло в голову, что я твержу ей это вот уже двадцать лет, а она все равно такая же длинная и тощая, как я сам.
– Что доказывает доминанту белфордовских генов и хромосом.
– Вовсе нет! – Тон Элис становился все выше. – Белфордовские… как ты их там назвала… представляю я. Я пошла в моего отца, а вы оба – прямые потомки мамы и бабушки.
– Хогбиновская линия, – подсказал Мартин.
– Но с вариациями, – весело добавила Лиз.
– Если ты имеешь в виду свои рыжие волосы, то их ты унаследовала от матери.
Выкрикнув это, Элис поглядела на Мартина, чтобы проверить, услышал ли он, но он с излишней сосредоточенностью листал свой журнал.
Лиз невозмутимо встретила ее взгляд.
– Конечно. Как и еще многое.
Элис стало мучительно больно от мысли, что она способна так себя вести. «Господи! – молилась она про себя. – Почему ты позволяешь, чтобы мной овладевала эта злость?» Она крепко сжала край стола, точно это помогало ей подавить раздражение, и заставила себя сказать спокойно:
– Если ты не хотела на обед пирога с почками, почему ты меня об этом просто не предупредила? Ты же знаешь, что я никогда не заставлю тебя есть то, чего ты не хочешь, хотя ты и очень привередлива.
– Я знаю, душка. Горе в том, что я никогда не знаю заранее, чего мне захочется, а чего нет.
В глазах Лиз была настороженность – тон тети Элис означал, что разговор почти наверное закончится истерическими слезами.
Она подошла к буфету и оглядела десерт.
– М-м! Сказка! – причмокнула она. – Пожалуй, я обойдусь глубокой тарелкой лимонного безе, ананасом и кремовым бисквитом со сливками.
Мартин поглядел на ее наполненную до краев тарелку.
– Ну, пожалуй, этого хватит, чтобы дотянуть до завтра.
– А что вашему высочеству будет угодно скушать завтра утром?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103