Наблюдая за ним, она вдруг осмыслила, что она сейчас совершила, какой сделала выбор.
Леди Хелен почувствовала жжение слез в глазах, горло перехватил спазм. Она поняла, что пропала.
– Слушай меня внимательно, Хелен. Я хочу установить за ним наблюдение, пока мы не получим окончательные данные судебной экспертизы из Стрэтклайда. Я мог бы арестовать его и сейчас, но что толку? Очередной допрос без всяких результатов. Поэтому сейчас я позвоню в департамент. Они пришлют констебля, но он прибудет только минут через двадцать. Ты сможешь задержать его на это время? Это не опасно?
Она боролась с отчаянием. И не могла говорить. Голос Линли снова наполнился тревогой.
– Хелен! Ответь мне! Ты можешь продержаться с ним двадцать минут? Можешь? Ради бога…
Ее губы вдруг пересохли и стали непослушными.
– Я справлюсь. Это довольно просто.
Линли на миг умолк, словно пытался постичь кий тайный смысл ее ответа. Затем резко спросил:
– Что ему нужно от тебя?
Она молчала.
– Ответь мне! Он пришел переспать с тобой? – Когда она опять ничего не сказала, он закричал. – Хелен! Прошу тебя!
Она услышала свой безнадежный шепот:
– Что ж, на это как раз уйдут нужные тебе двадцать минут, верно?
– Нет! Хелен! Не… – вырвалось у него, но она уже повесила трубку.
Она стояла опустив голову, пытаясь собраться с духом. Он уже звонит в Скотленд-Ярд. Значит, время пошло – эти двадцать минут начались…
Странно, подумалось ей, ни малейшего страха. Стук сердца отдавался в ушах, в горле пересохло. Но она не боялась. Одна в квартире с убийцей, Томми – за многие мили от нее, и снегопад мешал ему выбраться. Но она ничуть не боялась. И когда совсем близко подступили горячие слезы, до нее вдруг дошло, почему она не боялась. Просто ей было все равно. Ничто в этой жизни больше не имело значения, а уж тем более – останется она живой или умрет.

Барбара Хейверс взяла трубку в кабинете Линли после второго звонка. Четверть восьмого, значит, она сидела за его столом уже больше двух часов. Горло саднило от множества выкуренных сигарет, а нервы… она была на грани срыва. Услышав наконец-то голос ти она испытала такое облегчение, что от радости набросилась на него с проклятьями, но он тут же резко ее перебил:
– Хейверс, где констебль Нката?
–Нката? – тупо повторила она. – Ушел домой.
– Разыщите его. Пусть он отправится на Онслоу-сквер. Немедленно.
Она затушила сигарету и взяла листок бумаги.
– Вы нашли Дэвис-Джонса?
– Он в квартире Хелен. Я хочу установить за ним наблюдение, Хейверс. Но если до этого дойдет, мы его возьмем.
– Как? Почему? – Она решила, что ослышалась. – Нам практически не с чем работать, эта ниточка к Ханне Дэрроу, видит бог, такая же тонкая, как и та, что выводит на Стинхерста. Вы сами мне сказали, что все до одного, кроме Айрин Синклер, участвовали в той постановке в Норвиче в семьдесят третьем. Это по-прежнему включает Стинхерста. И потом, Макаскин…
– Хейверс, у меня нет времени на споры. Просто делайте, что я говорю. А как только вы это сделаете, позвоните Хелен. Держите ее у телефона не меньше тридцати минут. Если сможете, больше. Вы поняли?
– Тридцать минут? И каким это образом? Рассказывать ей про свою чертову жизнь? С самого младенчества?
– Черт подери, немедленно выполняйте приказ! – вдруг прорычал Линли. – И ждите меня в Ярде!
Связь оборвалась.
Хейверс позвонила констеблю Нкате, отправила его к дому леди Хелен и, брякнув трубку на рычаг, мрачно уставилась на бумаги, лежавшие на столе Линли. Это была последняя информация из Стрэтклайда – данные об отпечатках пальцев, результаты использования оптико-волоконной лампы, анализ пятен крови, результаты экспертизы четырех волосков найденных рядом с кроватью, и экспертизы коньяка который Рис Дэвис-Джонс принес в комнату Хелен. И решительно ничего обнадеживающего. Ничего похожего на улику, которую не отмел бы мало-мальски грамотный адвокат.
Но Линли еще ничего этого не знает. Но если они собираются отдать Дэвис-Джонса – или кого-то другого – в руки правосудия, результаты экспертизы, полученные из Шотландии от инспектора Макаски-на, ничего им не дадут.

Ее звали Линетт. Но когда она распростерлась под ним, пылко извиваясь и блаженно постанывая при каждом его толчке, Роберт Гэбриэл забеспокоился, что нечаянно назовет ее каким-нибудь другим именем. Ведь за последние несколько месяцев их было так много. Попробуй всех упомни… Но он – тьфу-тьфу, все же вспомнил, кто она такая: девятнадцатилетняя ученица декоратора театра «Азенкур», чьи тугие джинсы и желтый трикотажный свитер лежали сейчас в темноте на полу его гримерной.
Кстати, довольно скоро выяснилось – к великому его облегчению, – что под ними у нее совершенно ничего не было.
Почувствовав, как ее ногти впились ему в спину, он издал вопль удовольствия, хотя куда охотнее предпочел бы, чтобы она выбрала какой-нибудь другой способ выразить свое нараставшее упоение. Тем не менее он продолжал действовать так, как ей, похоже, нравилось – грубо, – изо всех сил стараясь не вдохнуть аромат ее духов и слабый маслянистый запах, исходивший от ее волос. Он бормотал какие-то нежности, думая о другом, выжидая, когда она наконец дойдет до кондиции, и тогда уже можно будет сосредоточиться на своем удовольствии. Ему нравилось ощущать себя заботливым любовником, в отличие от большинства мужчин он любил сделать женщине приятное.
– О-о-о, не останавливайся! Я этого не выдержу! Не могу! – стонала Линетт.
Я тоже, подумал Гэбриэл, когда ее ногти, царапая, заплясали по его позвоночнику. Он успел уже почти дочитать третий монолог Гамлета, когда ее экстатические всхлипывания достигли крайней точки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121