Братья рассмеялись. – Хочешь вернуться назад верхом? Это быстрее, чем в «ровере».
– Благодарю, нет. Как говорится: тише едешь, дальше будешь.
Линли с шумом рванул с места. Испугавшись, лошадь встала на дыбы и понеслась было прочь, не обращая внимания ни на удила, ни на поводья, ни на каблуки. Защелкали по камням подковы, тихое ржание уступило место безумному кличу страха. Линли молча смотрел, как его брат сражается с животным, зная, что бесполезно просить его поберечься. Ежесекундный риск, ощущение того, что одно неосторожное движение может обернуться каким-нибудь переломом, а то и несколькими – этим в основном и привлекали Питера его лошадки.
Как бы там ни было, Питер в возбуждении откинул голову назад. Он прискакал без шапки, и его густые волосы блестели под зимним солнцем, как золотистый шлем. Его руки, огрубевшие от работы, даже сейчас, зимой, сохраняли загар, заработанный за месяцы трудов под солнцем юго-запада Англии. Жизнь била в нем ключом, он выглядел необыкновенно молодым. Наблюдая за братом, Линли чувствовал себя старше не на десять, а на все сорок лет.
– Эй, Шафран! – крикнул Питер, натягивая поводья, и, махнув рукой, помчался по полю. Было ясно, что он и в самом деле достигнет Хоуэнстоу задолго до Линли.
Когда лошадь и всадник исчезли вдалеке, за лесозащитной полосой из платанов, Линли нажал на газ и чертыхнулся: сцепление старого автомобиля сработало не сразу. Но через минуту он уже потихоньку ехал вперед по узкой дороге.
Линли связался с Лондоном из маленького алькова в гостиной. Это было его личное убежище, сооруженное прямо над парадным крыльцом фамильного дома и обставленное в начале двадцатого века его дедом, знавшим толк в том, что делает жизнь сносной. Под двумя узкими окнами помещался небольшой письменный стол красного дерева. На полках стояли разнообразные книги развлекательного содержания и переплетенные комплекты «Панча» за несколько десятков лет. Часы из золоченой бронзы тикали на резной полке камина, к которому было придвинуто удобное кресло для чтения. Оно всегда было долгожданной целью в конце утомительного дня.
Ожидая, пока секретарь Уэбберли разыщет патрона, и пытаясь понять, какого дьявола и секретарь, и суперинтендант торчат в выходной, да еще в такую стужу, на службе, Линли смотрел в окно на обширный сад. Там сейчас была его мать – высокая, стройная, в наглухо застегнутой толстой куртке и бейсболке, прикрывавшей рыжеватые волосы. Увлеченная беседой с одним из садовников, она не видела, что ее ретривер набросился на оброненную перчатку, явно намереваясь ею позавтракать. Линли улыбнулся, когда мать, обернувшись, вскрикнула и вырвала из пасти пса перчатку.
Когда на линии прорезался голос Уэбберли, звучал он так, будто его обладатель мчался к телефону бегом.
– У нас тут чреватая неожиданностями ситуация, – с ходу объявил суперинтендант. – Какие-то актеры из «Друри-Лейн» нашли труп, а местная полиция ведет себя так, словно разразилась эпидемия бубонной чумы. Они позвонили в свой местный Департамент уголовного розыска, в Стрэтклайде. Но Стрэтклайду это дело не достанется. Оно наше.
– Стрэтклайд? – тупо повторил Линли. – Но ведь это в Шотландии.
Можно подумать, что его начальник сам этого не знал! В Шотландии существовала собственная полиция, они редко обращались в Ярд за помощью. А если и обращались, особенности шотландского законодательства не позволяли лондонским коллегам работать эффективно и вообще исключали их участие в последующих судебных разбирательствах. Линли охватило мучительное предчувствие, но он потянул время, спросив:
– А разве в эти выходные никто не дежурит?
Он знал, что в ответ на эту реплику Уэбберли по крайней мере объяснит, в чем дело. Ведь уже в четвертый раз за пять месяцев он вызывал Линли на службу в неурочное время.
– Ну-да, дежурят, – резко ответил Уэбберли. – Но что толку? Отдыхать будем, когда все это закончится.
– Когда что закончится?
– Да вся эта кутерьма. – Голос Уэбберли затих, потому что в его лондонском кабинете заговорил кто-то другой, изысканно и весьма пространно.
Линли узнал звучный баритон сэра Дэвида Хильера, старшего суперинтенданта. Значит, действительно стряслось что-то из ряда вон… Пока он прислушивался, стараясь разобрать слова Хильера, коллеги его явно пришли к какому-то соглашению, и Уэбберли продолжил в более доверительном тоне, словно опасался возможных нежелательных слушателей:
– Как я сказал, ситуация чревата неожиданностями. В этом замешан Стюарт Ринтул, лорд Стинхерст. Вы его знаете?
– Стинхерст. Продюсер?
– Он самый. Мидас Мидас – в греческой мифологии царь Фригии; прикосновением руки обращал любой предмет в золото. (Здесь и далее прим. перев.)

сцены.
Линли улыбнулся этому очень точному определению. Лорд Стинхерст был знаменит в лондонском театральном мире тем, что финансировал одну успешную постановку за другой. Наделенный острым чутьем на то, что любит публика, и умением рисковать огромными деньгами, он обладал и еще одним поистине бесценным даром, он умел распознать новый талант, выловить из проходившей каждый день через его руки массы бездарных поделок сценарий, просто обреченный впоследствии на награды. Последним его дерзким проектом, насколько мог узнать любой читатель «Тайме», было приобретение оставшегося без хозяина лондонского театра «Азенкур». В этот проект лорд Стинхерст вложил больше миллиона долларов. Обновленный «Азенкур» должен был открыться, естественно, с триумфом, всего через два месяца. Линли показалось весьма странным, что Стинхерст решился, пусть и ненадолго, уехать из Лондона, когда данное событие было уже совсем не за горами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121