Уэбберли тут же приглушил ее, без сомнения, зажав ладонью микрофон. И почти сразу сказал: – Ладно. Будет вам Сент-Джеймс. Так что быстренько летите туда и посмотрите, что там за каша заварилась. – Он кашлянул, прочищая горло. – Мне все это нравится не больше, чем вам, Томми.
И Уэбберли дал отбой, прежде чем последовала дальнейшая дискуссия или расспросы. И, только держа в руке уже умолкнувшую трубку, Линли задумался о двух любопытных деталях. Ему практически ничего не сказали о преступлении и впервые за двенадцать лет сотрудничества суперинтендант назвал Линли по имени. Очень странная причина для смутного беспокойства. Тем не менее его вдруг одолело любопытство: чем же их все-таки так всполошило это убийство в Шотландии? Но он быстро отвлекся на другие мысли.
Когда Линли покинул нишу в гостиной, направившись в свои комнаты в восточном крыле Хоуэнстоу, его вдруг поразило имя. Джой Синклер. Где-то он его видел. И совсем не так уж давно. Он остановился в коридоре рядом со старинным комодом и вперился невидящим взглядом в стоявшую на нем фарфоровую вазу. Синклер. Синклер. Фамилия казалась такой знакомой, вот сейчас он вспомнит. Изящные голубые на белом фоне узоры вазы расплывались у него перед глазами, накладывались друг на друга, пересекались, менялись местами…
Менялись местами. Из конца в начало. Игра слов. Не Джой Синклер он видел, «Синклер'с Джой» Jоу – радость (англ.).

, заголовок в воскресном приложении к газете. Это была инверсия, явно подразумевающая: «вот какие мы остроумные», а за ней следовала дразнящая фраза «С „Тьмой“ рассчитались, вперед – к вершинам».
Он вспомнил, что из-за этого заголовка подумал: неуж-то речь идет о какой-то слепой спортсменке перед Олимпийскими играми? И даже довольно основательно углубился в статью; выяснилось, что эта радостная Синклер никакая не спортсменка, а драматург, что ее первая пьеса была хорошо встречена критикой и зрителями, жаждущими отдохновения от обычной лондонской мишуры, и что ее второй пьесой откроется театр «Азенкур». Вот, собственно, и все, что он тогда о ней узнал. Потому что звонок из Скотленд-Ярда оторвал его от газеты: надо было мчаться в Гайд-парк, где нашли труп совершенно раздетой пятилетней девочки, спрятанный в кустах под мостом через Серпентайн Серпентайн – узкое искусственное озеро в Гайд-парке (букв. «змеевидное»).

.
Надо ли удивляться, что до сего момента он и не вспоминал о Синклер. Это жуткое зрелище… Одна мысль о том, что вынесла Меган Уолшем, прежде чем умерла, на многие недели изгнала из его головы любые другие мысли. От ярости он ничего вокруг не видел, а ел и спал лишь по необходимости – чтобы были силы на поиски убийцы Меган… а затем – арест дяди девочки, брата ее матери… а затем – он должен был сообщить убитой горем матери, кто виновен в изнасиловании, нанесении телесных повреждений и убийстве ее младшего ребенка.
Ведь он только-только отошел от этого расследования. Он был совершенно измотан теми долгими днями и еще более долгими ночами, он жаждал отдохновения, очищения души, сокрушенной этим мерзким убийством и бесчеловечностью.
Но его мечтам не суждено было сбыться. По крайней мере, не здесь и не сейчас. Он вздохнул, выбил пальцами дробь на крышке комода и пошел укладывать чемодан.

Детектив-констебль Кевин Лонан терпеть не мог чай из термоса. На нем всегда образовывалась отвратительная пленка, напоминавшая ему пену в ванне. И когда обстоятельства вынудили его налить себе желанной влаги из помятого термоса, извлеченного из затянутого пылью угла в конторе Департамента уголовного розыска Стрэтклайда, он, давясь, проглотил всего один глоток, а остальное выплеснул на узкую, залитую гудроном полосу, представлявшую собой местное летное поле. Погримасничав, он вытер рот рукой, обтянутой перчаткой, и начал похлопывать в ладоши, чтобы немного разогнать кровь. В отличие от предыдущего дня, в небе сверкало солнце, совсем по-весеннему, несмотря на пышные сугробы, но морозец все равно был крепкий. А густая гряда облаков, надвигавшаяся с севера, обещала еще одну метель. Если эти деятели из Скотленд-Ярда желают сюда добраться, им стоит поторопиться, мрачно подумал Лонан.
И, словно ему в ответ, воздух прорезал ровный рокот винтов. Мгновение спустя с востока показался вертолет Королевской шотландской полиции. Он дал круг над Ардмакнишбей, примериваясь к тому, что земля могла предложить в качестве посадочной площадки, затем медленно опустился на квадрат гудрона, который был расчищен тяжело сопевшим снегоочистителем за полчаса до этого. Винты вертолета продолжали вращаться, взметая небольшие вихри снега из сугробов, окаймлявших летное поле. От рева винтов ныли зубы.
Невысокая, пухлая фигура, как мумия закутанная с головы до ног в нечто, напоминающее потрепанный коричневый коврик, распахнула пассажирскую дверь вертолета. Сержант Барбара Хейверс, решил Лонан. Она лихо сбросила трап – будто это был не трап, а веревочная лестница из шалаша на дереве, потом скинула вниз три чемодана, которые глухо стукнулись о землю, и стала спускаться. За ней показался мужчина. Он был очень высоким, с очень светлыми волосами, с непокрытой, несмотря на холод, головой, в хорошо сшитом кашемировом пальто, кашне и перчатках – единственные две уступки минусовой температуре. Это, подумал Лонан, верно, инспектор Линли, объект особого в данный момент интереса Департамента уголовного розыска Стрэтклайда, интереса, разожженного тем, как Лондон настаивал на его приезде, как давил. Вот инспектор обменялся несколькими словами с сержантом Хейверс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121