И потому тогда этого не допустили. И теперь, очевидно, тоже предпочли сохранить старую тайну. Иначе возникли бы определенные проблемы. Или, может, у них есть какой-то долг перед семьей Ринтул и они таким образом платят его. В любом случае они снова их покрывают. Только…
Барбара замолчала, не решаясь продолжить: несмотря на все их ссоры и зачастую непреодолимые разногласия, она не могла причинить ему такую боль…
Линли сам договорил:
– … только сделать это для них должен был я, – глухо проговорил он. – И Уэбберли это знал. С самого начала.
По отчаянию, стоявшему за этими словами, Барбара поняла, о чем думает Линли: что эта ситуация доказала – для своего начальства он всего лишь подручный материал; что никому нет дела до его судьбы, и репутации: ведь если выйдет на свет даже невольная его попытка скрыть вину Стинхерста, ему грозит увольнение. И не важно, что все было совсем не так. Барбара знала, что само предположение, как ржавчина, разъедает его гордость.
В течение прошедших пятнадцати месяцев она то любила Линли, то ненавидела и постепенно научилась понимать его. Но никогда до этого ей не приходило в голову, что его аристократическое происхождение причиняло ему иногда боль, а семейные узы были в тягость, но это бремя он умудрялся нести со скромным достоинством, даже в те моменты, когда ему нестерпимо хотелось стряхнуть его с себя.
– Но откуда Джой Синклер могла все это узнать? – спросил Линли, сохраняя безупречно хладнокровный вид, и это мучительное насилие над собой было больно видеть…
– Лорд Стинхерст сам тебе об этом сказал. Она была там в ночь, когда погиб Джеффри.
– А я даже не заметил, что в кабинете Джой нет ничего, связанного с ее пьесой. – В голосе Линли слышался беспощадный упрек себе. – Боже, кто же так ловко все это изъял?
– Господа из МИ-5 не оставляют визитных карточек, Томми, – сказал Сент-Джеймс. – Ни единого следа обыска. Откуда ты мог знать, что они там побывали? И в конце-то концов, ты пришел искать сведения не о пьесе.
– И все равно, надо было быть просто слепцом, чтобы не заметить отсутствия материалов по ней. – Он мрачно улыбнулся Барбаре. – Отличная работа, сержант. Не представляю, куда бы нас вынесло, если бы рядом со мной не было вас.
Похвала Линли не принесла Барбаре радости. Никогда еще ощущение собственной правоты не приносило ей столько отчаяния и боли.
– Что мы будем?..
Она умолкла, не желая проявлять столь немилую ей инициативу. Линли поднялся.
– Отправимся утром к Стинхерсту, – сказал он. – А сегодня я бы хотел еще кое-что обдумать.
Барбара знала, что на самом деле это означает: обдумать, как действовать дальше, уже зная, что Скотленд-Ярд его использовал. Ей захотелось как-то его утешить. Она хотела сказать, что планы начальства сделать его ширмой сорвались; что они с ним оказались умнее. Но она понимала, что он тут же переосмыслит ее слова. Это она оказалась умнее их боссов. И спасла Линли от безрассудного поступка и позора.
Поскольку говорить было больше не о чем, все начали надевать пальто, натягивать перчатки и обматываться шарфами.
А в воздухе витали слова, так и оставшиеся невысказанными. Линли не спеша убрал графин с бренди, собрал пузатые хрустальные стаканчики на поднос, выключил свет в комнате. Они прошли за ним в холл.
Леди Хелен стояла в пятне света у двери. За целый час она не сказала ни слова и теперь, когда он приблизился, застенчиво произнесла:
– Томми…
– Завтра в девять встречаемся в театре, сержант, – резко бросил Линли. – Возьмите констебля, чтобы забрать Стинхерста.
До сих пор Барбара не осознавала, насколько трагичной для Линли была ее победа в борьбе версий, но этот краткий разговор открыл ей глаза. Она увидел как растет пропасть между Линли и леди Хелен, почти физически ощутила ее мучительную непреодолимость. Но вслух произнесла: «Да, сэр», – и направилась к двери.
– Томми, ты не можешь больше меня игнорировать, – настаивала леди Хелен.
Линли в первый раз с того момента, как Сент-Джеймс начал говорить, взглянул на нее.
– Я ошибался, Хелен. Но это еще не самый страшный мой грех… Я хотел, чтобы мои подозрения на его счет подтвердились.
Кивнув, он пожелал им доброго вечера и – ушел.
Заря занималась на свинцовом небе. Наступившая среда выдалась на редкость холодной. Снег вдоль тротуара сковало твердой тонкой коркой, покрытой грязью и копотью от выхлопов машин.
Когда Линли в восемь сорок пять подкатил к театру «Азенкур», сержант Хейверс уже ждала его, до бровей укутавшись в знакомый, не идущий ей коричневый шарф. Рядом с ней стоял молодой констебль. Линли мрачно подметил, что Хейверс знала, кого выбрать – Уинстона Нкату, этот уж точно не спасует перед титулом и богатством Стинхерста. Некогда главарь «Брикстонских воинов» – одной из самых крепких чернокожих банд города, – теперь двадцатипятилетний Нката метил в элиту департамента. За него то и дело ходатайствовали его упрямые коллеги из Отдела А7, три его закадычных дружка. Сам Нката любил повторять: если не арестуют, так обратят в свою веру.
Он одарил Линли одной из своих ослепительнейших улыбок.
– Инспектор, – сказал он, – почему вы никогда не приезжали на этой малышке в мой район? Нам нравится жечь таких милашек.
– Когда у вас начнется очередная заварушка, дайте мне знать, – сухо парировал Линли.
– Непременно пришлем приглашение, приятель. И постараемся, чтобы все там были.
– Ах, ну да. Приносите свой кирпич с собой.
Чернокожий констебль закинул голову и от души расхохотался, пока Линли шел к ним по тротуару.
– Вы мне нравитесь, инспектор, – сказал он. – Дайте мне ваш домашний адрес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121