– Постойте-ка, – сказал он. – Вы сказали «тысячу двести семьдесят два»? Какого числа умер ваш дядя?
– В ночь на пятое мая тысяча шестьсот двадцать девятого года, – отвечал Монморанси.
– Так-так, – раздумывая, проговорил герцог Орлеанский. – Выходит прошло тысяча двести… Минутку. Всего тысяча двести семнадцать дней. Но сегодня вам ничто не грозит, Генрих.
– Вы совершенно правы, – печально улыбнулся Монморанси. – Но что это там такое? Какой-то громадный шар падает вниз!
– Да-да, и я вижу.
– Прямо в ряды испанской пехоты!
– Проклятие! Это какая-то военная хитрость этой лисы де Ла Форса!!
– Смотрите, испанцы отступают! Того хуже – бегут!
– Aа… дьявол! Это лучшие войска во всей армии!
– Я поскачу туда! – крикнул Монморанси, пришпоривая коня.
– Да-да, конечно! Остановите их, мой милый Генрих, – напутствовал его Гастон. – В конце концов, у него есть еще пятьдесят пять дней в запасе, – пробормотал он вслед уезжавшему.
– А вы, Море! Почему вы вернулись так рано, – вместо приветствия сказал герцог Орлеанский графу Море, только что вернувшемуся с поля боя, чтобы лично сообщить принцу о ходе сражения. – Скачите туда, ваш вид воодушевляет мою армию! Дело еще далеко не кончено.
Однако принц ошибался. Чаши весов заколебались, и та, на которую был брошен такой веский аргумент, как вступление в бой наших героев, конечно, перевесила. Появление друзей внесло перелом в ход сражения, мушкетеры, увлекаемые д'Артаньяном, пошли в атаку, и их натиск был неудержим. Все было кончено за полчаса. Битва при Кастельнодари завершилась смертью графа Море, бегством принца Гастона и пленением отважного Монморанси, получившего семнадцать ран.
Гастон не мог знать, что Монморанси жив, а не убит.
Отступающие мятежники видели только, как герцог, весь израненный, упал с коня под копыта королевской конницы. Об этом и сообщили герцогу Орлеанскому.
Получив известие о гибели своих приверженцев, Гастон протяжно свистнул и проронил:
– Пропало мое дело!
Курьеры понеслись в Париж, чтобы известить короля, а главное – кардинала – о победе королевских войск и полном разгроме армии мятежников.
Получив сообщение о битве при Кастельнодари и выслушав подробное ее описание, его высокопреосвященство благосклонно кивнул головой и спросил;
– Кто же тот храбрец, что возглавил атаку королевских войск и одним своим видом привел в смятение испанскую пехоту. Надеюсь, он не погиб в бою?
– К сожалению, я затрудняюсь ответить на вопрос вашего высокопреосвященства, так как маршал де Ла Форс приказал мне скакать прямо с поля битвы, не жалея коня, как только поражение мятежников стало очевидным, – отвечал усталый курьер.
– Хорошо, я распоряжусь о том, чтобы этого молодца наградили. Вы можете отдыхать, вы не щадили не только коня, но и себя, – милостиво произнес кардинал. – Вот вам чек на тысячу ливров, предъявите его казначею.
Гонец рассыпался в изъявлениях благодарности и, низко кланяясь, удалился, а кардинал довольно потер руки: «Кажется, с этим молокососом Гастоном покончено, – подумал он. – Теперь пора заняться теми, кто поближе!»
Конечно, его высокопреосвященство подразумевал королеву-мать. Но Мария Медичи, узнав от своего духовника, что Бежар арестован, не стала дожидаться, пока арестуют и ее. В панике она бежала за границу. Сюффрен, верный солдат Ордена, последовал за ней. Он не знал о пропаже ларца, украденного Бежаром у него из-под носа, и полагал, что Мария Медичи увозит драгоценный ларец с собой. Но королева-мать была до такой степени напугана, что, в спешке покидая Люксембургский дворец, даже не вспомнила о тайнике.
Ришелье не скрывал своей радости. Сбежав за границу, королева-мать признала себя виновной, а лучшего исхода он и желать не мог. Людовик XIII никогда бы не смог отправить родную мать ни на эшафот, ни в Бастилию. Он снова отправил бы ее в ссылку, а нет такой ссылки, откуда бы склонная к интригам флорентийка не сумела бы сбежать, как она уже бежала из Блуа. Из-за границы же интриговать против кардинала было трудно, а подослать к ней своих шпионов кардинал мог с такой же легкостью, как и во Франции (что он и делал неоднократно, например, выманив Шале из Брюсселя при помощи переодетого капуцином Рошфора, или, подослав убийцу к герцогу Бэкингему).
Итак, королева-мать не могла поступить лучше, чтобы доставить кардиналу повод торжествовать. Оставалось выбить из Бежара показания. Это было сделано без особых затруднений. Ларец же, с которым был арестован алхимик, был доставлен кардиналу.
– Узнайте-ка, что это за вещица, Жозеф? Пусть он объяснит, зачем ему понадобилось красть ее у Медичи, – приказал кардинал.
Но тут Бежар молчал. Напрасно подручные отца Жозефа старались развязать отравителю язык в мрачных застенках.
Сама мысль о том, что кардинал сможет проникнуть в тайну «золотого элексира», была невыносима для Бежара, и он упорно молчал, перенося пытки.
– Но теперь у меня есть отец и дочь Перье! – вспомнил кардинал. – Пошлите-ка за ними в Пор-Руаяль, Рошфор. Да возьмите карету получше, а конвоя побольше. И обращайтесь с ними почтительно.
Когда старого астролога и его дочь, облаченную в монашеское одеяние сестер монастыря Святого Причастия, ввели в его кабинет, Ришелье вышел из-за стола им навстречу. Такой чести редко удостаивались принцы крови. Их его высокопреосвященство предпочитал отправлять на более или менее длительные сроки в Бастилию.
– Ваше высокопреосвященство, что станет с моим несчастным братом? – спросил Антуан Перье.
– То, чего заслуживает человек, замышлявший отравить первого министра, – отвечал кардинал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145