Компьютер остановил ее: «Рабочие записи по ксенобиологическим исследованиям уничтожению не подлежат». Да и вряд ли она смогла бы это сделать. Она научилась у своих родителей, прочла в их записях, которые стали для нее священным писанием, образцом, способом жизни: ничто не должно быть забыто, ничто не должно быть утрачено. Знание стало святыней для нее. Безвыходное положение. Это знание убило Пипо, но стереть записи — значит еще раз убить родителей, уничтожить все, что они оставили ей. Она не может сохранить, не может уничтожить. Со всех сторон поднимались стены, слишком высокие, слишком прочные, они смыкались, сейчас раздавят ее.Новинья сделала то единственное, что могла: поставила вокруг файлов век известную ей защиту, все барьеры. Никто, кроме нее, не прочтет их, пока она жива. Только после смерти ее наследник, ксенобиолог, сможет откопать этот клад. За одним исключением — если она выйдет замуж, ее муж тоже получит доступ к этим файлам. Что ж, она не выйдет замуж. Все очень просто.Новинья видела свое будущее — блеклое, невыносимое и неизбежное. Она не смеет умереть, но и жизнь такую не назовешь жизнью: ни семьи, ни занятий столь важной проблемой (а вдруг она раскроет секрет и случайно проговорится?), всегда одна, под вечным бременем, виновная, жаждущая смерти, бессильная умереть. Но у нее будет одно утешение: никто больше не умрет по ее вине. На ее совести останется не больше груза, чем сейчас.И в этот миг полного, целеустремленного отчаяния она вспомнила о Королеве Улья и Гегемоне, о Голосе Тех, Кого Нет. И пусть первый, кто взял это имя, настоящий Голос, уже тысячу лет как в могиле, другие Голоса, десятки их, живут на многих мирах и служат священниками тем, кто не признает богов, но верит в ценность человеческой жизни. Голоса, которые ищут правду о целях и мотивах, двигавших людьми, Голоса, открывавшие ее, когда человек уже мертв. В этой бразильской колонии роль Голосов исполняют священники, но священник не может утешить ее. Она позовет сюда Голос.Она не понимала раньше, но всю свою жизнь собиралась поступить именно так — с той минуты, как прочла «Королеву Улья» и «Гегемона». С той минуты, как они покорили ее. Она отыскала закон и внимательно прочла его. На колонию распространялась католическая лицензия, но Звездный Кодекс позволял любому гражданину обращаться к священнику его веры, а Голоса считались священниками. Она имеет право позвать, и, если Голос отзовется, власти колонии не посмеют помешать ему.Возможно, ни один из Голосов не пожелает прилететь. Может случиться так, что Голос не застанет ее в живых. Но была надежда, что когда-нибудь — через двадцать, тридцать, сорок лет — он придет со стороны космопорта и пойдет по следам правды о жизни и смерти Пипо. И может быть, отыщет правду, скажет ее тем ясным, холодным голосом, который звучал для нее в «Королеве Улья» и в «Гегемоне», и тогда она освободится от вины, придавившей ее сердце.Ее зов нырнул в недра компьютера, анзибль передаст его Голосам на ближайших мирах. «Пожалуйста, приходи, — сказала она про себя неизвестному, который прочтет. — Даже если тебе придется открыть псом мою вину. Все равно, приходи».
Она проснулась с тягучей болью в спине и с таким чувством, будто что-то навалилось ей на лицо. Оказывается, она спала, прижавшись щекой к экрану терминала. Компьютер отключил лазеры, чтобы не повредить ей. Но проснулась она не от боли. Кто-то осторожно трогал ее за плечо. На какое-то мгновение ей показалось, что это Голос Тех, Кого Нет пришел на ее зов.— Новинья, — прошептал он.Не Фаланте Пелос Муэртос, кто-то другой. Кто-то… Она думала, что потеряла его в штормовом ветре прошлой ночи.— Либо, — пробормотала она.Потом попыталась встать. Слишком резко — боль ударила в спину, закружилась голова. Новинья тихо вскрикнула, схватилась руками за его плечи, чтобы не упасть.— С тобой все в порядке?Она ощущала его дыхание — истер, тихий ветер в саду — и чувствовала себя в безопасности, словно была дома.— Ты искал меня.— Новинья. Я пришел, как только смог. Мама наконец заснула. С ней сейчас Пипиньо, мой старший брат, и Арбитр. Там все в порядке, и я…— Ты же знаешь, я могу о себе позаботиться, — сказала она.Несколько минут молчания, и снова его голос, теперь злой, горький, усталый, усталый, как время, как энтропия, как звезды, как смерть.— Как Бог свят, Иванова, я пришел сюда вовсе не из-за тебя.Где-то внутри ее что-то оборвалось. Она не осознавала, что надеется, пока надежда не покинула ее.— Ты говорила, отец обнаружил что-то на этой твоей имитации и думал, что я смогу разобраться в ней сам. Мне казалось, ты оставила имитацию висеть над терминалом, но, когда я вернулся на Станцию, там ничего не было.— Неужели?— Ты все прекрасно знаешь, Нова, никто, кроме тебя, не мог стереть программу. Мне нужно ее увидеть.— Зачем?Он удивленно уставился на нее:— Я понимаю, ты еще не проснулась, Новинья, но ты должна была сообразить, что свинксы убили отца именно из-за той штуки, которую он заметил на твоей модели.Она спокойно, молча глядела на него. Ему было знакомо это выражение — холодная решимость.— Почему ты не хочешь показать мне? Я теперь зенадор и имею право знать.— У тебя есть право на все записи твоего отца, но вовсе не на записи ксенобиолога, не предназначенные для общественного пользования.— Ну так рассекреть их.Она опять промолчала.— Ну как же мы сможем понять свинксов, если не будем знать, что такого открыл в этих клетках отец? — Она не ответила. — Ты ответственна перед Ста Мирами. Мы просто обязаны понять эту расу. Как ты можешь сидеть здесь и… Ты что, хочешь докопаться до всего сама? Хочешь быть первой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127