Особенно должно быть подчеркнуто мелодическое богатство: в одном вальсе более десяти прекрасных мелодий; все они мажорны, отличаются светлым, жизнерадостным колоритом, вместе с тем они контрастны - от широкой распевности, плав­ного и спокойного движения до остроимпульсивной, стре­мительной полетности - и воплощают самые различные оттенки радостного, праздничного настроения.
Мажорность - в прямом (использование только ма­жорных тональностей) и переносном (мажорное на­строение) смысле - абсолютно господствует в вальсе «Голубой Дунай», как, впрочем, в подавляющем боль­шинстве других произведений Иоганна Штрауса. Это связано с характером его дарования. Композитору не свойственно было повествовать своей музыкой о траги­ческих событиях или драматических переживаниях, пре­даваться элегически-грустным настроениям. Призвание его музы - воспевать молодость, радость жизни, и эту сторону человеческого бытия композитор отразил весь­ма разнообразно, с тонкими оттенками, с подлинным душевным богатством и глубиной чувств. А «строки пе­чали и грусти», что порой встречаются в его веселых и жизнерадостных вальсах, являются той «минорной ре­тушью», которая призвана еще больше оттенить общий мажорный колорит. Таков и вальс «Голубой Дунай», мажорный - за одним небольшим исключением - от начала до конца.
Кода - третий, завершающий раздел произведения. Если интродукция картинно-изобразительна, а гирлянда вальсов танцевальна, то в коде сочетаются оба начала. День карнавала подходит к концу, немного грустно рас­ставаться с праздником - здесь появляется на один мо­мент островок минорной музыки, тонкий «минорный ма­зок», - танцевальный импульс постепенно иссякает, наступил вечер; музыка прощания с «голубым Дунаем» полна проникновенной поэзии.
После первой - хоровой - премьеры вальса «На прекрасном голубом Дунае» Иоганн Штраус, расстроенный неудачей, сказал с горечью своему брату Йозефу: «В конце концов, черт с ним, с этим вальсом! Жаль толь­ко коду: она, по-моему, вполне удалась и заслуживает похвалы». Композитор был прав: кода вполне удалась, как, впрочем, хорош и весь вальс - прекрасная симфони­ческая партитура, одно из высших творческих свершений «короля венского вальса».
«Сказки Венского леса»... Какое поэтичное, полное романтики название... Заглянем в географический спра­вочник: «Венский лес - один из отрогов Альп, спускаю­щийся буковыми и дубовыми лесистыми склонами к за­падной окраине Вены». Венцы любят этот лес, столь отличный своей естественной красотой от городских пар­ков, с их ухоженными дорожками и клумбами, от Пратера, с его шумными аттракционами. Здесь живописные группы деревьев и кустов, изумрудные поляны и лужай­ки, на которых пасутся стада животных, здесь поют птицы, а порою мелькнет на лесной тропинке силуэт охотника на лошади, трубящего в свой рог. Народные гуляния в Венском лесу отличаются непринужденностью и весельем, здесь играют танцевальную музыку не баль­ные оркестры, а многочисленные «шрамели», нисколько не мешающие друг другу, создающие своеобразную поли­фонию народных мелодий - австрийских, венгерских, славянских.
Именно такое живописное полотно и нарисовал Штра­ус в вальсе «Сказки Венского леса». Структура здесь та же, что и в «Голубом Дунае», но образный строй, естественно, совсем иной. Интродукция - это симфони­ческая картина, пейзаж Венского леса. Слышны кличи охотничьих рогов, пастушеские свирельные наигрыши, рулады певчих птиц; в эту симфонию звуков природы и окружающего мира врываются шумные мелодии вальса, праздничного веселья. Особый колорит интродукции придает одна характерная деталь этой пестрой картины: «шрамель» в составе нескольких струнных инструментов - скрипки, виолончель, цитра - играет лендлер, полный очарования деревенской старины. Но темп лендлера постепенно ускоряется, и вальс вступает в свои права.
Гирлянда вальсов в «Сказках Венского леса» так же хороша, как и в «Голубом Дунае»: такая же неистощимая фантазия, мелодическая щедрость, богатство оттенков, разнообразие ритмов, тот же светлый мажорный колорит. Особенно привлекателен первый вальс. Его тема словно родилась в лесу, выросла из интонаций птичьего щебета­ния, но сколько в ней теплоты человеческого чувства, как выразительны ее «мотивы томления»! Четкие рамки танцевальных структур (построения в 8, 16 и 32 такта) здесь уже оказываются тесны; мелодия, словно перепол­ненная чувствами, разрывает эти рамки и выплескивается через край (в первой части танцевального колена 16 так­тов, а вторая часть расширена до 28 тактов). Примеча­телен и второй вальс, где тема лендлера из интродукции приобрела уже типично вальсовые черты. Штраус на­глядно показывает, как старинный лендлер стал совре­менным вальсом, как на празднике в Венском лесу нахо­дят себе место и деревенские, и городские танцы.
В богатой и многоплановой по структуре коде отметим две детали. Первая: здесь, как и в «Голубом Дунае», есть островок минорной музыки, оттеняющий общий мажорный колорит. Вторая деталь: музыка лендлера звучит опять в «деревенском варианте», с солирующими скрипками и цитрой. Так композитор возвращает музыку от танцевальности к симфонической картинности. Но вальс есть вальс, и последние такты коды полны стреми­тельного вращения.
В городском саду Вены высится знаменитый памят­ник Иоганну Штраусу: бронзовая фигура композитора со скрипкой в руках обрамлена беломраморной аркой, словно сплетенной из аллегорических фигур, увлекаемых в вихревое кружение мелодиями, которые льются из-под волшебного смычка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48